Бедный негр

Вороша пепел

Всю дорогу, пока Педро Мигель ехал в город, в его ушах стояли слова Эль Мапанаре: «Как меняются люди!»

И Педро Мигель, как все бесхитростные люди, которые не умеют лгать и кривить душой, без обиняков спрашивал самого себя: «Неужели правда, что я так сильно изменился, как об этом говорил Эль Мапанаре? Неужто я и вправду повернулся спиной к своим людям, которым вечно суждено оставаться бедняками, с тех пор как я стал управлять этой асьендой, где все только лодырничали. Я вкладывал в это дело всю душу, хоть и самому себе не признавался, что было у меня на сердце! Но разве я не повторял уже тысячу раз, что нахожусь здесь только из-за Сесилио, только из-за него одного, и до тех пор, пока он жив?! И ждать мне, видно, недолго осталась! Но так или иначе, а правду не скроешь, я стоял и слюни глотал, пока Эль Мапанаре говорил верные вещи. И молчал я поэтому, а не потому что хотел показать, будто его презираю, как я старался доказать самому себе, и вот и позволил ему сказать больше, чем надо. Ясное дело, что этот бандит не может принадлежать к нашим, да и я никак не подхожу к его сброду. Но вот эти пеоны, которые молча слушали его, может, они те самые, которым я читал газеты?.. Ведь приходили рабы из других асьенд, и кто знает, не слушали ли они в одну из ночей газету, в которой было написано для таких, как они, голодранцев, вступивших в единоборство с мантуанцами. Мантуанцы! Почему теперь это слово не звучит для меня так ненавистно, как прежде? Совсем недавно дон Сесилио сказал, что войну развяжет злобная ненависть людей и будет этой злобы столько, что, может, ничем ее и не утолишь. Где же теперь моя прежняя неприязнь и куда я ее растерял? Уж не потому ли, что мне рассказал Сесилио в прошлый раз? И уж коли говорить правду, мне следовало бы затаить злобу, как только я услышал всю эту историю, — ведь меня вышвырнули из родительского дома, как грязную тряпку, — злобу к тогдашним хозяевам, да и к нынешним; они поступили бы точно так же, как и те, родись под их кровом сын Лихого негра! Но почему я перестал их ненавидеть? Неужто все уголья превратились в пепел?»

Мысли Педро Мигеля внезапно были прерваны появлением Луисаны, которая выехала из-за поворота дороги прямо напротив него. Педро Мигель, сделав вид, что он очень торопится, дал шпоры коню, желая проехать мимо.

Луисана, тоже ехавшая верхом, придержала свою лошадь и обратилась к Педро Мигелю:

— Разве мы не договорились с тобой, что ты будешь ждать меня у конторы, чтобы оттуда поехать вместе в Ла-Фундасьон-де-Арриба? Ведь мне нужно туда!

Луисана проговорила это спокойным тоном, но Педро Мигелю послышался упрек в ее словах, и он резко ответил:

— По правде сказать, я совсем забыл, что обещал вам, сеньорита. Но вы и без меня можете посмотреть свои владения, когда вам заблагорассудится, — они в полном порядке и все на том же месте, где и были.

— Неужели? — улыбаясь, спросила Луисана, — а я-то думала, что ты возишь их с собой в кармане!

— Знаете, что…

— Что ты встал сегодня не с той ноги. Я это вижу. Да вдобавок я знаю, что ты давно не в духе. Мне об этом рассказывал дядя Сесилио, которому ты высказал свое неудовольствие по поводу моих забот по хозяйству.

— Я не говорил про неудовольствие, — еще больше раздражаясь, возразил Педро Мигель.

— Нет, конечно. Я знаю. Это я сама так выразила твои мысли, потому что мне хочется, чтобы ты, Дичок, выкинул из головы свои глупые штуки.

Вот уже много лет, как Педро Мигель не слышал, чтобы кто-нибудь называл его прозвищем, данным ему в детстве. И теперь оно вызывало у него воспоминание незабываемой картины далекого детства.

Луисана, заметив, как лицо Педро Мигеля просветлело, поспешила добавить:

— Кроме того, ты сам виноват в том, что я вмешиваюсь в дела асьенды. Разве ты не повторяешь без конца, что находишься у нас только ради Сесилио? К несчастью, я не могу надеяться, что он проживет долго, и, как сам понимаешь, должна вникнуть в дела, с которыми мне, может, завтра же придется столкнуться.

— У нас всегда найдутся люди, которые сделают это за вас, — ответил Педро Мигель.

— Может быть, — протянула Луисана, чувствуя, что завладела положением. — Отчего им не найтись?

— Известное дело, — буркнул Педро Мигель с безразличным видом.

Однако сам он, не отрываясь и впервые не опуская глаз, смотрел в лицо Луисаны, красневшее от его взгляда.

Педро Мигель не умел копаться в своих чувствах и выражать их словами. Но уж таковы простые, бесхитростные люди — одним своим молчаливым взглядом они могут излить всю свою душу, — так сразу проливается кувшин, выпавший из рук рассеянного человека.

И вот в подобную минуту, быть может, страшась этого безмолвного взгляда, Луисана нарушила молчание:

— Да, Педро Мигель! Чуть было не забыла! Что это за человек разъезжает здесь на сером муле? Вот уж третий раз, как я встречаюсь с ним, и сейчас, кажется, он скакал прямо из конторы?

— Это один бродяга по прозвищу Эль Мапанаре.

— Ого! Да это сразу видно по его лицу!

— Вы говорите, что уже не раз встречали его в этих местах? — переспросил Педро Мигель.

— Не далее как вчера.

— А-а! Это он приезжал ко мне, и так как не застал, то снова заявился сегодня.

— Но если ему нужен ты, зачем он столько времени ехал за мной?

— Как! У него хватило столько наглости?!

— Ну, может, мне показалось, что он специально следит за мной, может, мы просто ехали в одну сторону? А вот сегодня он проехал мимо.

— Проехал мимо, а у вас страх еще с лица не сошел.

— У меня? Это скорее на твоем лице написан страх. Послушайте, сеньорита, — проговорил Педро Мигель, стараясь унять охватившее его волнение. — Я не люблю вмешиваться в чужие дела, потому что каждый сам знает, если он не ребенок, что должен делать и как, да к тому же я не любитель давать советы, когда их не просят, да и не мне давать советы.

— Полно, оставь это предисловие, я уже догадываюсь, о чем ты хочешь сказать…

— Смейтесь сколько вам угодно, вон, я вижу, вы опять улыбаетесь, но смейтесь не смейтесь, а когда ваш брат находится в таком положении, я осмелюсь дать вам совет: оставьте эту вашу привычку ездить одна по этим горам. Хоть и говорит дон Сесилио, что женщины должны уметь сами постоять за себя, но, как я ни уважаю его высокое мнение, я все же очень советую вам (снова повторяю, ради вашего брата) оставить свои поездки. Сейчас, как говорится, не до жиру — быть бы живу. Этот негр, с которым вы только что повстречались, запродал душу дьяволу и, может, уже взбунтовал людей, как он мне сам об этом говорил.

— Вот как? Значит, у нас уже началась война?! — пробормотала Луисана.

— Ну, может, еще и не началась, утверждать я не могу, но долго она не заставит себя ждать. Об этом знают все, даже деревья в лесу; никому не поздоровится. Я сейчас спешу в город, — может, мне удастся сделать так, чтобы хоть этот Эль Мапанаре не пожег все тут вокруг. А вы уж последуйте моему совету, возвращайтесь-ка поскорее домой по этой вот дороге, она прямо туда вас и доведет. Я подожду здесь до тех пор, пока вы не доедете. В случае чего вы мне только крикните. Провожать вас я не буду, чтобы не терять время, а то пока туда да сюда.

— Я не думаю, что все так страшно, как ты говоришь, Педро Мигель, — проговорила в ответ Луисана, напрасно стараясь улыбнуться. — Этот человек ехал по дороге из города, и я совсем недавно видела его.

— Этот человек способен на все. Послушайтесь лучше моего совета.

— Ну что ж, послушаюсь!

И Луисана поскакала по направлению к Большому дому по широкой дороге, которую ей указал Педро Мигель. Сам он, как обещал, остался ждать на перекрестке, чтобы Луисана могла спокойно доехать до дому. И, пока он смотрел ей вслед, на него вдруг нахлынул целый вихрь чувств, выразившийся в громком восклицании: