Бег в золотом тумане

Одна из таких лавин оказалась на нашем пути. Под ней, в промытом

тоннеле бешено клокотала вода. Мы осторожно шли по самой середине снежного моста. Внезапно послышалось тарахтение вертолёта. Все замерли...

Федя поднял голову и, не удержавшись, соскользнул вниз. Проводив взглядом Ми-четверку, мы с Сергеем, матерясь, бросились к провалу, но Феди там не было, -- поток унес его.

Мы побежали по течению, туда, где вода выбиралась из-под снежного свода, но Феди не было и там, хотя тоннель просматривался метров на восемь. Мы сели на берегу ручья и закурили. То, что этот бедолага появится у наших ног, сомнений не было. Вот только мертвый или живой? Не успели мы сделать и пяти затяжек, как из тоннеля раздались трёхэтажные выражения. Еще через минуту Сергей, с сожалением выкинув недокуренную сигарету, ухватил, Федю за шиворот, и мы вдвоем вытащили его на берег.

– - Ну, блин, лажанулся! И з-з-значок сгорел!
– -

Начал плакаться искатель приключений:

– - Хороша была шавка... Шиффер Клавка!

– - Федор Иванович! Вы удивительно хорошо плаваете! Скажите, где Вы прячете жабры, -- я, как мог, пытался взбодрить несчастного и мокрого Федю.

– - Расскажешь кому, что его вертолет сбил, -- не поверят, -- усмехнулся Сергей, мрачно разглядывая небо.

А в это время злополучный и всеми нами проклятый вертолет появился со стороны Ягнобской долины и, не снижая высоты и не меняя курса, ушел в направлении к Сардай-Мионе.

– - Опять вертушка! А мы всё смеемся, -- слегка поморщился Кивелиди, задумчиво выжимаая воду из плечевых накладок Фединого

пиджака.

– - Похоже, Тимур уже рудник там организовал. И гребет самородки лопатой.

– - Ну и хрен с ним!
– - отозвался я.
– - Зато молодость вспомнили. Я все мечтал в этих краях побывать.

– - Радуйся тогда. Твои мечты исполняются, -- усмехнулся Серёга и, обернувшись к несостоявшемуся утопленнику, строго приказал:

– - Федька, доставай водку!

Пострадавший мгновенно взбодрился и быстро развязал вещмешок.

– - Усе в порядке, шеф!
– - радостно воскликнул он, понюхав, многократно обернутый в нижнее белье и перевязанный сверху

бечевкой, мокрый сверток. Наливай, Русик, не тяни!

Фредди веселел на глазах.

– - Ну что? Полетал чуток, Коуперфильд хренов!?

Я размотал сверток, достал бутылку и, сорвав зубами крышку, подал жаждущему Феде. Отпив граммов сто пятьдесят и немного порозовев, он пообещал, что впредь будет более осторожным. На его языке это звучало примерно так:

" Яйца морозить больше не буду! Век воли не видать"!

– - Не будешь, конечно. Я тебя на ишака посажу и проводом

примотаю. Есть у меня такой провод - тонкий и многожильный. Юрка ими сурков ловит. Отвязывать буду лично - по малой и большой нужде!

Пообещав это, я вспомнил давнюю историю и рассмеялся. Мужики удивлённо взглянули на меня, и я начал рассказ, надеясь отвлечь Сергея от мрачных мыслей:

– - Однажды мы возвращались с Барзангинского горного узла. С нами "шёл" геолог - Одиннадцать Лет Октябрьской Революции Иванович Худяков. Такое вот экзотическое имя - Олор. Мы его уважали. На студенческую скамью майор Худяков сел в сорок пятом, сразу после войны.

На этот раз, наш малопьющий и уважаемый коллега столько выпил, что в седле не держался ни при каких обстоятельствах!

Был вечер, а надо было добраться до промежуточного

лагеря. Мы крепко привязали Олора Ивановича проводом к лошади и спокойно продолжали путь.

Подкралась ночь. На отдых устраивались в кромешной тьме...

Утром встали, кое-как позавтракали и побрели в основной лагерь. Лишь километра через три вспомнили, что Олора ночью никто с лошади не снимал, и что утром его в лагере никто не видел.

Бросились назад, начали искать и, наконец, в дальней березовой

роще нашли беднягу. Он висел на проводах вниз головой под

мирно пасущейся лошадью!".

Я взял бутылку, отхлебнул пару глотков и наткнулся на жалобные, просящие глаза нашей "амфибии". Сердце моё не выдержало и, после одобрительного кивка Кивелиди, я вручил Феде остатки "живой воды".

***

Странное дело! Этот урка, прикончивший, как минимум, трёх человек, начал вызывать у нас какие-то теплые, может быть, даже дружеские чувства.

В геологии всегда ошивается много зеков, в том числе, отмотавших срок, за тяжкие преступления. Они всегда имеют оправдательные легенды, в которые естественно никто не верит:

"Иду, никого не трогаю, гляжу, -- мертвая девочка лежит в арыке.

Ну и понес ее в медпункт..."

Эти истории неизменно вызывали у всех неприятный осадок и еще что-то. Постепенно на первое место выходили качества зеков, важные в условиях экспедиции и относиться к ним начинали иначе.

Часто разговаривая у костра по душам, я пришёл к заключению, что иным наш попутчик Фёдор Гуськов быть и не мог, потому что родился в семье, где основным развлечением отца и матери была водка.

Когда Феде было три года, отец, хохоча, дразнил его, словно щенка, куском хлеба и говорил: "А ну - ка, отними!" Этих простых слов было достаточно, чтобы жизнь мальчика "покатилась по тем самым рельсам, которые приводят в места не столь отдалённые"...

Понимая всё это, мы приняли Федин менталитет к сведению, и не стремились ставить перед ним задач, над которыми бьётся лучшая часть Человечества.

Достаточно того, что в "разведку" с ним мы уже идём...

Воссоединившись с Лейлой, Бабеком и Юркой, мы переодели потерпевшего и начали медленно подниматься по вьющейся тропе.

Через некоторое время Житник приметил рощицу из тальника, спрятавшуюся в уютной лощине. Подойдя к ней, мы обнаружили развалины небольшой летовки. От этого места до перевала было

не более пятисот метров.

Посовещавшись, мы решили разбить лагерь. Быстро поставили четырехместную палатку, соорудили очаг, нарубили дров. За это время Юрка завалил тощего и облезшего после зимовки сурка. Наши мусульмане Бабек и Лейла, поморщились и попросили не использовать общей посуды для его приготовления.

***

Мусульмане не едят сурков, считая их родственниками хрюшек. На самом деле, мне кажется, причина не в родственных связях, а в

том, что сурки являются распространителями чумы. Мне говорили, что в начале века от этой беспощадной болезни полностью вымер близлежащий кишлак Анзоб. В его окрестностях, в почвенном слое, я видел тонкий слой извести. После смерти последнего жителя, царские эпидемиологи посыпали негашенкой всю округу. А началось все с простого пастушка.