Бег времени. Тысяча семьсот

– За жизнь, за полноту всех чувств, которая она дарит, за победу над болезнью и смертью!

Сен-Жермен громогласно, подняв вверх бокал, провозглашает тост. В этот момент я чувствую спасительное легкое головокружение. Все пьют. Я лишь губами прикладываюсь к бокалу, раздумывая, в какой момент вытащить оружие. Но граф внезапно замечает, что не глотаю.

– Гидеон, что же вы не пьете за нашу победу?

– Что-то не хочется.

– Пей! – Он приказывает с каким-то диким рыком. По его яростному блеску понимаю, что в вине яд. Его головорезы обнажают шпаги, готовые ринуться на меня. Я осознаю, что время идет на секунды, и кидаю бокал к ногам графа. Стекло с грохотом бьется, заставляя его отступить на шаг. Всего мгновение, всего лишь одна его заминка и я бросаюсь к столам, чтобы перевернуть один, как преграду для них, готовый вытащить кольт, чтобы отстреливаться. Меня вырывает в мое время в тот момент, когда слышу, как граф орет на своих людей: «Остолопы! Он ушел!».

Резкий выброс и меняется освещение. Даже воздух в помещении другой. Я дома. Всё. Жив. Спасся. Но не успеваю почувствовать облегчение и радость от спасения, как снова напряжение и собранность в теле от того, что вижу. Меня парализует шок: Уитмен стоит под прицелом пистолета, который держит Гвен в своей руке.

========== Безумие вечности. Гвендолин ==========

В самой жизни кроется смерть, именно это придает ей неповторимую и мимолетную прелесть. Наверное, цветы так хороши, потому что их век короток. Представляешь, если бы их высекали из камня и мы были бы обречены любоваться ими вечно?!

Наталья Солнцева. Испанские шахматы

Никогда бы не подумала, что еще могу бояться замкнутых пространств, но стоя посреди кучи хлама, которое Хранители называли не иначе, чем антиквариатом, я смотрела на стену и думала лишь о том, что еще немного и я буду готова пробить ее своим лбом. Стоявший рядом хронограф и то будто бы издевался своим грузным молчанием. А секунды складывались в минуту гораздо быстрее, чем мысли Фалька де Виллера складывались в действия. Только едва я успела представить, как прошибаю стену напротив не своей головой, а его – он тут же появился, одарив меня радостной улыбкой.

– Гвендолин!
– почти прокричал он, закрывая за собой дверь . Казалось, что энергия вот-вот переполнит его, - Сегодня великий день, не считаешь?

Он подошел поближе и остановился, в расслабленной позе засунув руки в карманы брюк, чуть загибая пиджак. Точно это могло прибавить ему хоть грамм авторитета. Но я продолжала стоять у стены, скрестив руки и смотря на него как на фирменного идиота. Меня до глубины души поражала его преданность делу, но и в то же время невероятно шокировала глупость тех причин, по которым он подчиняется графу, которого даже ни разу не видел. Да и его слепота по отношению к происходящему под его носом производила впечатление некой подставной театральной сцены.

– Граф Сен-Жермен дал указания, что в этот день ты должна быть рядом с ним.

Пожалуй, я должна была аплодировать стоя, судя по его тону, я была удостоена королевской почести. А на деле Сен-Жермен никого не ожидал, наивно полагая, что я умерла при пожаре, который он устроил двадцать с лишним лет назад. Но теперь он поймет, что это не так.

– Вы действительно думаете, что это лекарство? – спросила я, все так же не отрывая от него взгляда. Все-таки я должна была понять мотивы всех поступков Ложи не из чьих-то уст, а именно от Фалька.

– Конечно, - невозмутимо ответил тот, будто бы я только что спросила, правда ли трава зеленая, а небо голубое. В их глазах я всегда была лишь наивной дурочкой, которой можно сказать, щука из пруда волшебник, а когда попрошу представить доказательства, заявить, что это слишком секретно.

– И вам совершенно не кажется, что это неправильно? – продолжила я свой расспрос, пока де Вилер настраивал хронограф на нужную дату. Совершенно не задумываясь о том, куда это привело бы историю человечества. Меня даже не удивляло, почему он делал это один, хотя предполагалось, что в комнате будет полно народа, желающих взглянуть на этот великий момент.

– Неправильно? – спросил он, не подняв даже головы. Ни на секунду. Точно он что-то знал. Точно его предупредили, что я буду задавать такие вопросы. Это заставило меня напрячься, но вовсе не молчать.

– Да. Вы говорите о великом дне, когда мы получим лекарство ото всех болезней. Но разве вас не удивляет, что человечество все еще больно? Миллионы умирают от различных инфекций.

И с каждым годом на каждый недуг прибавлялось несметное количество мертвых. Наша земля кишела вирусами. Так было всегда.

– Всему есть объяснение, Гвендолин. И мы скоро это выясним, - отмахнулся от меня Фальк, точно от назойливой мухи, которая продолжала кружить вокруг его головы.

– Удивительная способность не видеть дальше своего носа. Браво, Фальк, у вас талант, - я усмехнулась, но прежде, чем мне успели ответить чем-то поразительно предсказуемым, уколола палец, в долю секунды исчезла в водовороте времени и вот уже стояла посреди пустого кабинета. Солнечный свет едва проникал сквозь задвинутые шторы, и в этой полутьме слишком явно ощущалось то, что меня здесь не ждали. Усмехаясь от осознания глупости человека, столь яро отстаивающий свой статус поразительного умника, я сжала в руке приготовленный секундомер, заставляя его отсчитывать минуты перед тем, как я смогу раскрыть все карты, а затем подняла свои юбки и направилась к шкафу с книгами. Научные труды, церковные заповеди, философские трактаты – столько веры в будущее, а на деле всего лишь желание защитить себя от смерти. Знал ли ты, молодой путешественник во времени, юный Леопольд, о том, к чему приведут твои амбиции? Знал ли ты, как долго люди будут преследовать твою мнимую мечту о бессмертии?

Пальцами я пробежалась по корочкам книг, стараясь найти лишь одну. Ту самую книгу, что могла привести меня к тому, что я так отчаянно искала. К доказательствам.

– Сократ, - послышалось за моей спиной, но я даже не вздрогнула, лишь застыла на мгновение, склонившись над книгой на два ряда ниже, чем та, о которой говорил Сен-Жермен.

– Должно быть, вы восхищаетесь им. Он был предан своей идее и даже отдал за нее жизнь, предпочитая яд, чем побег из темницы.

Я повернулась в сторону своего собеседника и встретилась с ледяным и пронизывающим взглядом Сен-Жермена, который стоял в дверях. Он выглядел ошеломленно, совершенно неподготовленным к разговору с человеком, которого он считал погибшим.

– Я не собираюсь умирать за свою идею. Напротив, собираюсь пожинать плоды, - сказал он, отвернувшись от меня, будто куда-то в темноту, и едва кивнув собственной мысли, направился в сторону рабочего стола, стоявшего посреди кабинета. Я усмехнулась, понимая, что он обдумывал каждый шаг, а я вновь шагнула в его жизнь, руша все планы. Катастрофа для педанта. Но мне не привыкать ломать жизни.

Особенно, если это то, что я хочу больше всего.

Молчание затягивалось в узел на его шее, а Сен-Жермен нервно отодвигал от нее ворот рубашки, боясь, что она задушит его раньше, чем петля. Это становилось до жути забавным, понимать, что он и вправду потерялся в ситуации. Вот, что могло убить моего врага – непредсказуемость. Самый худший яд для того, кто контролировал каждый свой шаг.

– Как ты…? – начал он, но, не договорив, поднял полный гнева взгляд. Его брови были так сильно сдвинуты на переносице, что глаза казались черными.

– Как я… что? – надавила я, делая вид, что совершенно не понимаю, о чем он говорил.

– Как ты выжила, чертова девчонка?! – закричал он, поднимаясь на ноги, во все стороны, брызгая слюной, а я смотрела на него, даже не вздрогнув, но опустив взгляд, понимая, что могла бы сказать больше нужного, и тем самым раскрыть карты перед самым решающим моментом. Но ведь я никогда и не знала, каким же будет этот момент – ощущением взлета или падения.