Бег времени. Тысяча семьсот
Шрифт:
– А как же гости, деточка? Здесь будут гости!
– Но зачем? Нам просто надо обвенчаться и все! – все-таки зря я это выпалила, потому что лицо Деверо тут же шокировано вытянулось, будто я неприлично выразилась при ней.
– Шарлотта, что вы такое говорите! Вы же не уличная девка, вы леди, конечно, не столь благородного происхождения, как граф Бенфорд, но все-таки. Вас же должны потом представить высшему свету. А какие слухи тогда поползут! Итак все быстро происходит.
Но то, что слухи ползли уже - было ясно, как божий день. Я слышала, как шушукались за моей спиной служанки и как они смущенно замолкали при моем появлении. Итак, все понятно: непонятная девица без рода и племени, сирота, обозначенная племянницей Сен-Жермена, как черт из табакерки, появляется в поместье с заявлением,
Под кавалькаду скрежета передвигаемой мебели, шуршание щеток об паркет, звон перемываемого серебра и фарфора, выстрелы из ружья - отпугивание ворон в саду, гнусавое «Allez! Ce stand?» важного месье, в этой кишащей слугами и служанками суете, прошел месяц. Ко мне прибыла группа парикмахеров и швей,которые снимали с меня мерки, обсуждали со мной фасон платья и необходимые материалы. И, наверное, это была бы самая приятная часть приготовлений, но страх сильнее забирался в мое сознание, подсыпая в мою чашу все больше кошмаров.
За неделю до свадьбы, в красной карете с геральдикой, в замок прибыл мой будущий супруг. Клянусь, в этом момент, единственное, что мне хотелось - это поднять все свои юбки и дать стрекача в ближайший лес с криками «Я передумала!». Но, увы, я встретила его молча, трясясь от страха, точно осиновый лист. Но, надо было отдать должное, Бенедикт вел себя со мной, как обычно, будто не замечал той суеты, что творилась здесь и какие любопытные взгляды кидали на нас служанки, пытаясь увидеть в нас пылких влюбленных.
– Платье Вам уже доставили?
– Говорят, завтра привезут.
– Надеюсь, без бантиков, не люблю их.
Я попыталась изобразить как можно более расстроенную мину.
– Жалко как! Я как раз заказала платье, полностью увешенное бантиками. Что же теперь делать? Может не выходить замуж?
– Хорошо, тогда вас будут хоронить в этом платье. Надеюсь, не сильно забрызгается кровью после отсечения вашей прелестной головки, - он заглянул мне в глаза, в которых играли бесенята. Я невольно рассмеялась такому повороту.
– Такое удовольствие я вам не доставлю.
Мы сидели в каменной ажурной беседке в парке возле леса, из которой открывался изумительный вид на особняк и текущую рядом речку. Крестьяне и слуги ходили по округе и занимались своими делами, не замечая господ отдыхавших на пригорке в беседке.
– Вы говорите, наш брак - формальность… - мой голос дрогнул, меня трясло только от одной мысли о браке, но рано или поздно мне придется с этим смириться. Мне нужно было научиться с этим жить, – Но, как я помню, разводы в 18 веке очень редки и скандальны. Неужели вы будете всю свою жизнь терпеть меня? Там, в 21 веке про меня словно забыли, и, кажется, нет шансов вернуться обратно. Я постоянно жду, надеясь, что мой знак в церкви наконец-то увидит тот, кому он предназначается, но надежда ведь не вечна…
Мой голос сорвался от нахлынувшей боли. Нет, Гвендолин, никто не придет за тобой. Так будет лучше. Так было всегда лучше для них. Стараясь не смотреть на графа, чтобы он не увидел слез, я чертила зонтиком на полу какие-то линии. Одинокие и ломанные, как и вся моя жизнь в целом.
– Шарлотта! – он прервал мой монолог каким-то необычно грустным тоном. – Клянусь вам, я до вас и пальцем не дотронусь, если вы этого не хотите! Что до терпения… давайте проживем хотя бы этот год, чтобы от вас отстал Сен-Жермен и все остальные Хранители? А там что-нибудь придумаем. – Внезапно он снова вернулся в свое живое искристое настроение. – Или вас пугает то, что вам придется стать именно моей супругой?
Я посмотрела ему в глаза, при этом шмыгая носом. И встретила добрый и нежный взгляд, от которого на душе сразу стало теплее. Я верила ему. Как когда-то умудрялась верить Гидеону. За одним только случаем, что в этот раз я точно не позволю собой манипулировать. Поэтому, вместо того, чтобы его подколоть, я тихо произнесла «спасибо».
Сегодня все же не такое, как все пережитые мною «вчера».
Потому что именно это «сегодня» стало последним для Гвендолин Шеферд, девушки, рожденной в непостижимом будущем, что стала лишь горсткой пепла
в 1757 году. Она восстала фениксом, в тот момент, когда навсегда стала совершенно другой личностью – личностью, что способна изменять свой собственный мир, в отличие от той, что умела лишь беззвучно сидеть у горки пепла прошлой жизни. Шарлотта Бенфорд никогда не станет оглядываться назад ради того, чтобы вспомнить былое.Сегодня я зажгла свечи во всем доме.
Я поминала голубоглазую шестнадцатилетнюю девочку.
Она умирала в одиночестве, скорчившись на полу собственной комнаты. Никто не слышал, как она кричала, замерзая от безразличия. Никто не слышал, как она рыдала, упиваясь собственной беспомощностью. Она умоляла забрать ее из этого дома, ведь вера в человека не гаснет так быстро, как страсть. А его лицо было всюду, оно мелькало в тени, загоняя ее в угол.
А потом смерть нашла ее в темноте.
Поэтому сегодня я зажгла свечи во всем доме.
«6 июля 1757 года» – именно эта дата должна будет значиться в церковной книге храма Святой Девы Марии в Касл Комбе, в усыпальнице которой лежит куча предков Бенфорда; это дата обручения графа Бенедикта Бенфорда Второго и меня, Шарлотты Лойд.
Я не знала в подробностях, как проводились свадьбы в 21 веке, так что об обычаях 18 века я не знала и подавно. Однако понять мне все же пришлось. Сначала с утра, когда еще солнце не взошло, меня подняла куча служанок во главе с Деверо. Меня еще никогда не мыли, разве что в детстве. А здесь, невзирая на мои возмущения, замочили в ванной, терли тряпочками, натирали маслами, да еще и облили вонючими духами под названием «Стрела амура». Затем меня запихивали в свадебное платье, утянув корсет так, что я упала в обморок. Платье у меня, к слову, было очень красивое. Мадам Россини визжала бы от восторга, заполучив его себе в коллекцию. Оно было из серебряной парчи и белого атласа, с нереальной ручной вышивкой золотой нитью и венецианскими кружевами. Приведя меня в чувство после обморока и не ослабив шнуровку корсета, они передали меня парикмахерской команде, которая стала меня накручивать, закалывать локоны, прикалывать вуаль, вплетать жемчуг. От парика они отказались, отдав предпочтение «старомодным» естественным волосам, то же самое было и с лицом - на меня не клали килограммы белил, оставив лишь «помаду» на щеках, как легкие румяна. Пояснение от Деверо было такое: «Вы же не на бал, вы же венчаться едите! Нужно быть показателем скромности и целомудренности». Мадам Деверо просто превзошла саму себя, как наставницу, она поучала меня без умолку: «не забудь про шлейф», «жди пажей», «не забудь после выхода из церкви раздать монеты бедным», «не забудь сделать реверанс маркизу». В какой-то момент я отключилась и просто не слышала ее голоса. Жужжит? Ну, пускай жужжит дальше. За всем за этим, я даже не успевала опомниться и понять насколько глупо я выгляжу. Девочка из 21 века, ничего не смыслящая в жизни.
После этого меня запихнули в комнату, где меня ждал священник и голосом нетерпящим отказа спросил: «Не хотите ли исповедаться, дитя мое?»
А как же! Бегу, роняя тапки. А можно поинтересоваться, Бенедикт этой участи удостоился? Или этот священник со вчерашнего дня здесь, чтобы выслушать грехи графа, потому что ему предстояло не один час слушать про его блуд?
Не помню, что я наплела на исповеди, но осенив меня крестов и сунув хостию мне в рот, меня практически силком повели сквозь залы и галереи, которые были сплошь украшены букетами лилий (где они достали их в это время?). После чего меня с двумя маленькими девочками-пажами с моим ворохом юбок втолкали в позолоченную карету, и мы направились к церкви Святой Девы Марии.
Боль все еще заглушала беготня событий.
– Мои поздравления, Шарлотта. Вы обворожительно выглядите! Наверное, с Вашей красотой сравнится лишь Афродита, – только от его голоса мне уже становилось дурно, что уж говорить об этом взгляде, который напоминал взгляд зверя, готового накинуться и разорвать на клочки. Сен-Жермен стоял вместе со мной в комнате, и к моему ужасу, именно он должен был вести меня к алтарю, как ближайший родственник. Я все еще оставалась в плену у легенды, где я была его племянницей-сиротой.