Бег времени. Тысяча семьсот

– Прости, - шептала я, прося прощения за то, что любила, за то, что собиралась жертвовать всем, чтобы спасти человека, душу которого забрать никто не мог. Потому что она принадлежала мне.

И просила прощения за то, что не буду ждать.

Я развернулась и кинулась к дому, где все еще шла драка – это Джордж, камердинер Бенедикта, дрался с одним из нападающих. Не раздумывая, я схватила с земли шпагу, окрашенную в алый – чья-то кровь все еще стекала по лезвию – и кинулась в сторону его противника.

Лезвие тут же вошло в тело.

Словно нет ничего проще, чем разрезать кожу и лишить жизни.

Испустив последний вздох, он упал к моим ногам. Не дожидаясь реакции Джорджа, я вновь уже бежала вверх по лестнице к входной двери, что смотрела на меня, словно пасть ада.

Внутри все пылало от огня.

Балки, поддерживающие стены, падали вниз, превращаясь в угли.

– Гвендолин, умоляю тебя, не делай этого! – все еще кричал Гидеон позади. Но вот не судьба, на его долю всегда находился очередной противник. И вот уже его плечо орошает кровь – это один из уцелевших убийц протыкает руку парня шпагой.

Именно в эту секунду я влетаю в горящее здание, едва успевая проскочить – за моей спиной тут же летит вниз балка, перекрывая выход обратно.

Огонь тут же опаляет кожу. Воздух температуры «добро пожаловать в преисподнюю» тут же приникает к телу и на секунду останавливает меня своей интенсивностью.

Я не могла дышать. Задыхаясь, чувствовала, как огонь жжет кожу, как больно босым ногам от осколков и горящих углей, и как едкий дым иссушает глаза. Но стоять, не было времени, оттого я заставила себя бежать дальше, прикрывая лицо рукой.

Коридор вдруг стал бесконечным. Но я продолжала двигаться, хотя все мои инстинкты умоляли вернуться обратно, на улицу.

Но тут мой взгляд наткнулся на чье-то обугленное тело. Не нужно было даже напрягаться, чтобы узнать это зеленое льняное платье, которое теперь пожирал огонь. Наша экономка раскрыла рот в предсмертном крике, лежа на каменном полу, вытянув руки вперед, словно стараясь кончиками пальцев почувствовать холодный воздух улицы.

Я зажала рот руками, стараясь не закричать от ужаса. Слезы застилали глаза, стараясь отогнать от меня этот кошмар – скрыть от меня последствия внезапного пожара. Не знаю, сколько бы я так простояла, если бы дом не продолжал рушиться. Поэтому я двинулась дальше, стараясь миновать самые жуткие очаги возгорания.

Дверь в нашу спальню была закрыта, что подтвердило мои догадки, что Бенедикт все еще там. Только вот вход завалили горящими остатками стульев и стола. Оторвав от низа платья кусок ткани и обмотав им руки, я постаралась отодвинуть эту преграду, скинуть на пол и попасть внутрь. Удалось мне это, однако, лишь спустя изрядное количество времени – отчего мои голые ноги уже были покрыты ранами и ожогами.

Дверь в комнату тут же открылась и моему взгляду тут же предстала еще одна картина из ада.

Бенедикт лежал на полу без сознания. На его лбу было размазана уже запекшая кровь, и я кинулась к нему, молясь всем богам, чтобы он оказался жив.

– Бенедикт, очнись! – кричала я, стараясь привести его в чувство, тряся за плечи и хватая за щеки, заставляя открыть глаза.

Он просто не мог быть мертв!

Просто не мог оставить меня здесь!

– Бенедикт, пожалуйста, ты должен открыть глаза, - шептала я вновь и вновь, мой голос осип. И когда все это не помогло, я со всей силы влепила ему пощечину.

Его глаза тут же испуганно распахнулись, и он жадно стал глотать воздух, в страхе озираясь по сторонам. Но едва его глаза нашли меня, Бенедикт словно снова пришел в сознание.

– Шарлотта, - прошептал он, будто какую-то молитву.

– Нам нужно выбираться отсюда, бегом! – прикрикнула я и помогла ему подняться на ноги. Его шатало, но он все же мог стоять на месте и не падать. Он тут же прикоснулся к ране на голове и возмущенно выдохнул:

– Застали меня врасплох. Жалкие трусы.

Но я уже тянула его в сторону выхода.

– Нет времени, скоро это здание рухнет.

Мы двинулись к выходу, миновали мраморную лестницу, до которой не добрался огонь, и прошли в гостиную. Эту комнату уже было не узнать. Огонь сжигал все на своем пути. Софа, за которой мы так часто сидели с Бенедиктом летними вечерами, наполовину сгорела и наполовину была самого ужасного зеленого цвета, который я видела. Все книги, что ютились в углу – те, что я не дочитывала и складывала в стопку, стали лишь горкой пепла.

Мы двинулись дальше, но тут же в поле нашего зрения оказался один из поджигателей, который, видимо, проверял, все ли слуги сгорели в огне или погибли от шпаг и выстрелов, но не успел вовремя выбраться из здания, и оказался в ловушке, точно так же, как и мы.

И глупо было верить в то, что он поможет спастись нам, чтобы выбраться вместе.

Вместо этого он кинулся на нас со своей шпагой, от которой на ладони у него уже вздувались ожоги. И можно лишь удивляться, почему он еще ее не выронил.

Бенедикт, точно так же, как и Гидеон, сразу пошел в наступление и свалил того с ног, вновь и вновь опуская кулак на лицо противника, который корчился и извивался под телом моего мужа, словно червь, отчаянно боровшийся за свою жизнь.

– Бенедикт! Мы должны выбираться! Оставь его! – крикнула я и кинулась к окну, из которого уже выбило стекла вместе с взрывами. И простонала от разочарования.

Расстояние до земли казалось бесконечным.

И Бенедикт, оставивший поджигателя позади, понял это тоже.

– Там нам не выбраться. Придется идти дальше и найти выход, - со злостью смотря на окно, сказал он и, схватив меня за руку, повел дальше, к коридору, где все еще лежало обугленное тело нашей экономки.

Впереди зияла дыра – это Гидеон и Джордж смогли расчистить выход, чтобы можно было выбраться. Балки стояли по сторонам и грозились упасть прямо на них, но они продолжали стараться удержать эту горячую массу, что к тому же трескалась и падала на лицо, опаляя кожу.

– Быстрее! – прокричал Гидеон, глядя на меня.