Белее снега, слаще сахара...

После того, как были приготовлены кексы с изюмом, я с чистой совестью заперла лавку и отправилась в библиотеку.

Мастер Лампрехт отбыл домой, и, зевая, обещал не спать всю ночь, придумывая новые сладости для королевского стола.

Синие декабрьские сумерки как нельзя лучше настраивали на задумчивый лад. Фонарщики уже готовились зажечь фонари, а я шагала по улице, сунув руки в рукава полушубка.

Сладости, подобные любви…

А какая она – любовь?

Барышня Клерхен убеждена, что любовь белого цвета. Непременно белого. Мне вспомнилась белая птичка, севшая мне на плечо в день приезда короля. Странная птица… Похожа на воробья, пожалуй. Только разве бывают белые воробьи?

Старенький хранитель библиотеки придирчиво рассмотрел меня, подсвечивая фонарем, принял плату и выписал пропуск.

– Ваше время – два часа, барышня Цауберин, - сказал он строго. – Потом вам придется покинуть библиотеку, мы закрываемся.

– Конечно, господин Шнитке, - заверила я его, но как только старик отвернулся, насадила пропуск на железный гвоздь вбитый в столешницу.

Я уже не раз поступала так – и всегда очень удачно. Память у старика была не очень, и он проверял пропуски и записи в своей книге, убеждался, что посетительница ушла, а я получала возможность сидеть в библиотеке до утра.

Прихватив свечу из свечного ящика, я отправилась прямиком в главный зал, где хранилось мое сокровище.

Библиотека была огромной, но даже несколько рядов полок не могли вместить все книги. Поэтому вдоль стен были установлены дополнительные стеллажи, и под самым потолком проходили балкончики, забраться на которые можно было лишь по приставной лестнице.

Я подтащила лестницу к самому углу зала, забралась на балкон, придерживая юбку и стараясь не смотреть вниз (потому что голова от высоты кружилась), зажгла свечу и достала «Книгу о кухне».

Свеча сгорела больше, чем наполовину, когда я перевернула следующую страницу и потянулась, разминая затекшие от долгого стояния мышцы. В библиотеке было едва натоплено, но я сняла шапку, чтобы удобнее было читать. Потерев озябшие уши ладонями, я приготовилась изучать рецепт о печенье, сделанном из замороженного теста на пивном сусле, когда чье-то горячее дыхание опалило мою щеку, и приглушенный мужской голос произнес:

– С каких это пор кондитерши стали понимать латынь?

Я взвизгнула от неожиданности, уронила книгу и толкнула локтем подсвечник, оборачиваясь.

Свеча упала и погасла, но даже в свете напольного светильника у входа я разглядела, кто стоял рядом со мной на балкончике – его величество король Иоганнес, собственной персоной.

Моим первым порывом было бежать, и я попыталась это сделать, бросившись к лестнице, но король оказался проворнее меня – он пинком отшвырнул лестницу, и она свалилась на пол, отрезав мне путь к отступлению.

Я замерла, вцепившись в перила и с ужасом глядя вниз.

– Вы… вы что же это наделали? – спросила я дрожащим голосом. – Вы нас здесь заперли! Господин Шнитке глуховат – мы его не дозовемся!

– Какая трагедия! – объявил король, ничуть не испугавшись.

– Вас это забавляет?
– пробормотала я, отступая к полкам.

– Конечно, - подтвердил он, опираясь на перила и глядя на меня насмешливо. – Когда еще выдастся случай поговорить с тобой наедине. Без твоего жениха-пекаря.

– Мельника, - машинально поправила я его и облизнула пересохшие губы.

Король опять был одет, как простолюдин, и медленно стянул с головы шапку, встряхнув волосами.

– Мельник, пекарь - какая разница, - сказал он и поморщился.
– Значит, сбежала от меня и пряталась здесь, в Арнеме.

– Совсем не сбегала, - запротестовала я.
– И в Арнеме я всего три года, к вашему сведению!

– А до этого училась в столичном университете?
– король указал на книгу.
– Там латынь, барышня Цауберин.

– И что?
– я опять облизнула губы, потому что мне внезапно стало жарко и душно, и захотелось оттянуть ворот, совсем как мастеру Лампрехту на именинах принцессы.

Оставалось надеяться, что король не вздумает сбросить меня с балкона, но я на всякий случай поплотнее прижалась спиной к книжным полкам, как будто они могли меня защитить.

– Что за манера отвечать вопросом на вопрос, когда разговариваешь с королем?
– он шагнул ко мне, поставив ладони на корешки книг, справа и слева от моей головы.

[1] Прототипом этой книги послужила «Liber de Coquina» из Национальной библиотеки Франции в Париже.

18.

– Для короля вы ведете себя крайне странно, - я храбрилась, хотя сердце замирало. – Разве королям полагается бродить, где попало, да еще и в лохмотьях, как последний бродяга?

– Всего-то зашел в библиотеку.

– Прочесть сказочку на ночь? – съязвила я. – Да ни за что не поверю.

– А во что поверишь?..

– Вы следили за мной?

– Нет.

– Опять не верю! – выпалила я.

Он придвинулся ко мне ближе и наклонился, заглядывая в лицо:

– Правду говорю. У короля есть дела поважнее, чем отмораживать нос, поджидая кондитершу на улице.

– Как тогда вы?.. Здесь?.. – у меня закружилась голова, будто я смотрела с балкончика вниз.

– Мне сказали, что ты зачем-то пошла ночью в библиотеку. Зачем? Пекаря я здесь не вижу.

– Он мельник!

– Какая разница?

– Вы приставили кого-то шпионить за мной?

– Просто присмотреть. Шпионить – громкое слово. Ты же не посол вражеского государства.

Он смеялся надо мной. И прижимался все теснее. Теперь он был так близко, что мои губы опаляло его дыхание – горячее, прерывистое. От него пахло миндалем и дынными цукатами, и я спросила быстрее, чем подумала, о чем спрашиваю:

– Вы ели мои пирожные? Вам понравилось?

– Ел, понравилось, - король говорил тихим, вкрадчивым голосом. – И теперь только о них и мечтаю.

Прозвучало это ужасно двусмысленно, и я, перетрусив окончательно, пригрозила:

– Полезете целоваться – буду кричать!

– Смотритель глуховат, - напомнил король.

– Я… я столкну вас… - прошептала я, потому что он взял меня за подбородок, заставляя приподнять голову.

Его движение было уверенным, сильным и ласковым одновременно. Передо мной явно был не юнец пятнадцати лет, который понятия не имел, как целоваться. Мужчина передо мной знал, как вести себя с женщинами. Чтобы они таяли в его руках, и сами подставляли губы, выпрашивая поцелуя.