Белогвардейцы

Но сейчас полковнику требовался не только решительный и до отчаяния храбрый солдат, но и рассудительный, крайне осторожный, поэтому в разведку он назначил Крымова. Сказал:

– Если в селе спокойно, дайте зеленую ракету. Желательно низом и в нашу сторону. Если обнаружите противника, то разузнайте по возможности его численность. и известите меня. Ясно?

– Ясно, - сказал Крымов.

– Господин полковник, разрешите и мне прогуляться?
– спросил Машков.

– Если ротмистр не возражает, пожалуйста.

– Не возражаю, - сказал Крымов, пришпорил коня и поскакал к своему эскадрону.

– Добровольцы в разведку есть?

Строй всколыхнулся, выбросил на поляну трех всадников - рядовых Стешенко и Куренкова и урядника Прохорова. Крымов одобрительно кивнул - эти не подведут, люди проверенные, - поправил кобуру и скомандовал:

– За мной, по двое, рысью... марш!

Через полчаса они свернули на большак, выехали на окраину села и у первой же избы спешились. Крымов быстро сориентировался, расставил людей по точкам так, что дом оказался практически окруженным, вытащил револьвер и вместе с Машковым прошел к двери.

– Стучи!

Машков подумал и постучал в заиндевевшее окошко

– У нас обычно в окна стучат, - сказал он, оправдываясь.

Через минуту дернулись, поползли в разные стороны вылинявшие ситцевые занавески, и сквозь двойные рамы Машков с трудом различил женское лицо.

– Баба!
– прошептал он.
– Это худо, эти стервы всякое могут выкинуть.

– Кто?
– протирая ладонью стекло и тщетно пытаясь разглядеть пришельца, спросила женщина.

– Свои, -спокойно проговорил Машков, махнул рукой - открывай, мол, - и направился к двери.

Прошла минута, а может, две. В сенях что-то грохнуло - по-видимому, женщина в темноте налетела на пустое ведро, - послышались глухие проклятия, ругань, и наконец, к великой радости Крымова, звякнула щеколда. Он оттолкнул женщину в сторону, ворвался в комнату и только тут услышал ее запоздалый, испуганный вскрик

– Цыц!
– Машков мгновенно зажал ей рот, строго спросил: - Одна?

– Одна, - кивнула женщина.

– Ну и молодец!
– Он втолкнул ее в комнату, вошел сам, увидев в углу иконку, перекрестился.

– Никого, - сказал Крымов, внезапно вынырнув из-за занавески, которая разделяла комнату на две половины. Он сунул револьвер в кобуру и, прижав правую руку к сердцу, галантно поклонился: - Извините за неожиданное вторжение, но что поделаешь, время лихое.
– И скроил такую божественную улыбку, что женщина не выдержала и тоже улыбнулась. Тихо, испуганно, но улыбнулась.

– Солдатка?
– спросил Машков.

– Сама не знаю... Третий год уже ни слуху ни, духу.
– Она вскинула на Крымова большие глаза и неожиданно покраснела.
– Может, и вдова уже.

– Зовут как?

– Настя.

– Красивое имя, - сказал Крымов.- А за кого ваш муж воюет - за красных, белых?

– Ушел с германцами драться. С кем теперь - не ведаю.

– А кто сейчас в селе?

– Какой-то продотряд, - с трудом выговорила Настя незнакомое слово, потерла щеку ладошкой и неожиданно всхлипнула.

– Ты чего?
– встрепенулся Машков.

– Грабят они нас! Зерно отняли, кричат: лишнее!Пшеницу семенную и то не пожалели... Амбары вымели, у каждого второго подпол перерыли, огород... А кто не отдавал, били! Прикладами били, сапогами!..

– Так-так...
– забарабанил по столешнице Крымов.
– И много этих продотрядовцев?

– С красноармейцами человек двадцать будет.

– С красноармейцами, значит, - повторил Крымов, твердея скулами. Тогда понятно, чьих рук это дело.
– Он вытащил из портсигара папироску, присел перед печкой, прикурил.
– Федя, скачи к полковнику и доложи обстановку... Пусть выделит мне в помощь есаула с полусотней... И передай: как только наведем здесь порядок, я дам сигнал - зеленую ракету. Все. Выполняй!

Они вышли на двор. Из-за быстро бежавших по черному, бархатному небу облаков неожиданно выпал светлый желток луны, и Крымов увидел, что село действительно большое - дворов триста, стоит на взгорье, полукругом охватывая озеро. А за озером - строгие очертания полуразрушенной усадьбы.

– Ну я пошел, - сказал Машков, вскакивая в седло.

– Валяй.
– Крымов проводил его взглядом и подозвал Прохорова, укрывшегося в тени березы.

– В селе - красные. Так что не дрыхнуть, смотреть в оба! Как только подъедут наши - доложить. Я дверь оставлю открытой. Ясно?

– Ясно, - ответил Прохоров.

Настя хлопотала у печи. На огне уже стоял чугунок с картошкой, шипела сковородка, разнося по дому душистый запах подсолнечного масла.
– Не помешаю?
– спросил Крымов, усаживаясь у двери на табуретку.

– Да вы раздевайтесь, к столу проходите, - живо откликнулась Настя.
– А я сейчас оладьи спеку. У меня вкусные оладьи!

– Верю, - сказал Крымов.
– Но... Оладьи мы будем есть потом.

– Это когда же?

– Когда краснопузым уши надерем.

– Надрать им уши следует.
– Настя подбросила в печь дров. Огонь вспыхнул с новой силой, обдав Крымова жаром, высветив на его погонах золотистые вензели.
– А вы... белые?

– Белые, - кивнул Крымов.
– Вас это не пугает?

– Волков бояться - в лес не ходить!
– окончательно осмелев, заявила Настя.
– По мне что белые, что красные, лишь бы жилось хорошо, ласково.

– Ласково?
– В глазах Крымова запрыгали изумлённые огоньки.

– Ласково, - подтвердила Настя.
– Лаской и зверя взять можно.
– Она сдвинула с огня сковородку, набросила на плечи старенький, в нескольких местах штопанный полушубок и направилась к двери.

– Вы куда?
– спросил Крымов, пружинисто поднимаясь.

– Баньку хочу затопить.

– Потом, Настя, потом... Не уйдут от нас ни блины, ни банька.

Настя откинула голову.

– Вы что же, заарестовали меня?
– спросила с вызовом.
– Или боитесь, что убегу?

– Ничего я не боюсь, на дворе мои люди... А выходить не следует: скоро стрельба начнется.

– Стрельба?!
– Вскинув руки, Настя отступила, хлопнулась на скамейку. Боже мой, что ж делается? Красные стреляют, белые стреляют, зеленые... Для этих стрельба - что праздник!