Белогвардейцы

"А ведь он прав", - подумал тогда Дольников. И когда вскоре взяли небольшой уездный городишко, пригласил Сырцова в библиотеку, чтобы отобрать для него книги по истории.

Они шли по городу, и Сырцов старательно не замечал того, на что Дольников взирал с преувеличенным вниманием - на взломанные и разграбленные лавки, магазины, квартиры...

– Твои работали, - язвительно проговорил он.
– Разве это бойцы? Варвары! Жители от вас как от чумных шарахаются! Нос из дома не высунут!

– Не жители - буржуяки, Миша, - возразил Сырцов.

– А этих сволочей не грех и грабануть.
– Он указал рукой па розовый особняк с колоннами. Смотри, какие хоромы себе понастроили!

Дольников внимательно осмотрел дом, но восхищения не выразил. Сказал:

– Дом как дом. У меня много лучше. И пруд рядом, и березовая роща.
– И затих, ожидая взрыва пролетарского гнева. Но Сырцов, как ни странно, не разразился проклятиями, более того, проявил обыкновенное человеческое сочувствие.

– Разграбили?
– спросил мягко.

– Наверное.

– Жалко?

– Вас жалко. Облик человеческий теряете.

– Ты как Ворошилов, - хохотнул Сырцов.
– Он чуть что: "Гады! Мародеры! Расстреляю, вашу мать!",..,

– Я бы на его месте давно с десяточек к стенке поставил.

Сырцов сделал вид, что не расслышал реплики.

– А Буденный ему в ответ: "Климент Ефремыч, та нехай хлопцы побалуют, нехай буржуяков грабанут!"

– Так это ты с его слов поешь?

– Я, Миша, Семен Михайловича уважаю...

– Слепой ты, Федя, - перебил его Дольников.
– Семен Михайлович глупость сморозил, а ты повторяешь... А бойцы за ваши речи будут башкой расплачиваться - Ворошилов умеет слово держать.

Сырцов всей пятерней помял твердые, как камень, монгольские скулы.

– Да, с Думенко он строго обошелся...

Рядовой царской армии Думенко командовал корпусом. Бойцы его боготворили: и рубака лихой, и в обращении прост. И не строг - на многие шалости своих подчиненных смотрел сквозь пальцы, ибо от природы сам был шаловлив, - и выпить не дурак, и до женского пола большой любитель.

Но и Ростове Думенко хватил через край, и, чтобы остановить разбойного атамана, к нему в штаб прибыл комиссар корпуса Микеладзе. И погорячился. Надо бы разбор на утро оставить, когда Думенко, мучаясь совестью и сгорая от стыда за содеянное, обычно падал перед иконами на колени и бился лбом об пол, замаливая грехи. Но Микеладзе, увидев, что гуляет весь штаб, что гулянию этому и конца не видно, не выдержал, грохнул куликом но столу, заорал, сверкая белками изумрудных восточных глаз:

– Пьянку прекратить!

Может быть, Думенко и послушался бы - мужик он, в общем-то, был покладистый, - но подлила масла в огонь юная гимназистка, которую хлопцы пустили по рукам. Выскочив и слезах из соседней комнаты, она, прикрывая руками обнаженную грудь, истошно завопила: "Помогите!"

Микеладзе бросился на помощь, но путь ему преградил Думенко.

– Здесь я командую!
– Он ухватил гимназистку за волосы и ткнул библейским личиком в миску с квашеной капустой.
– Свои порядки у меня не заводи.

– И, обложив комиссара трёхэтажным матом, указал на дверь.
– Вон!

– Повтори!
– Микеладзе потянулся за револьвером, но Думенко опередил выстрелил первым...

Утром по приказу Ворошилова Думенко был арестован и препровожден в местную тюрьму.

– Как думаешь, его расстреляют?
– спросил Сырцов.

– Расстреляют, - кивнул Дольников.

– Но ведь Троцкий ему лично золотые часы вручал - "Лучшему солдату Красной Армии".

– А теперь расстреляет - дисциплина!
– Дольников остановился перед входом в библиотеку.
– Ну вот, мы, кажется, у цели.
– Он вошел в просторный вестибюль, осмотрелся. Весь пол устилали порванные книги.
– И здесь твои хлопцы поработали...

– Не мои - местные жители, - сказал Сырцов.
– Им топить нечем.

Дольников нагнулся, поднял книгу с пожелтевшими от сырости страницами "Король Лир".

– Хорошая?
– поинтересовался Сырцов.

– Серьезная, - сказал Дольников, вскинул голову и прислушался.
– Кто-то скачет!

Они вышли на крыльцо, и Сырцов, заметив двух всадников, моментально признал в одном из них командира полковой разведки Петра Лысенкова. И помрачнел.

– Никак, стряслось что, - подумал вслух.

Лысенков подскакал первым, осадил коня и, ткнув нагайкой в сторону незнакомца, молоденького солдата с выражением горделивой ответственности за порученное

дело на широкоскулом лице, сказал:

– До вас, командир!

– Вы товарищ Сырцов?
– спросил солдат.

– Я.

Солдат вытащил из-за пазухи и протянул Сырцову

пакет.

– Из штаба дивизии.

Сырцов разорвал пакет, прочитал бумаги, и в глазах его отразилось недоумение.

– А что па словах велено передать?

– Всех сельских учителей расстреливать без суда и

следствия.

– За что?
– изумился Сырцов.

– Они агитаторы. Входят в агитационный отдел военного совета Махно.

Сырцов протянул бумаги Дольникову, отпустил солдата и долго молчал, хмуро разглядывая свои заляпанные грязью сапоги. Затем сказал:

– Махно что блоха - прыгает и прыгает... Так что пусть начштаба думает, как его изловить, а мы... Петро, завтра с утра дуй в разведку. Лоб разбей, но выясни, куда сгинули эти гады!

Сырцов вторую неделю преследовал кавалерийский полк противника, но догнать не мог. Сильно потрепанный, уставший, он уходил из-под самого носа, ловко уходил: то петлял, как заяц, то по-волчьи огрызался - оставлял в самых неожиданных местах засады. На одну из таких засад и нарвался посланный в разведку конный разъезд Сырцова. Белые пропустили их, ударили с тыла и ушли, оставив на снегу девять теплых красноармейских трупов. Сырцов озверел - это были его лучшие разведчики, - поклялся отомстить. И вот вторую неделю как догоняют и никак не могут догнать этот неуловимый белогвардейский полк.