Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Белые Мыши на Белом Снегу
Шрифт:

Я вздрогнул, сразу вспомнив человека, живущего в моей квартире. Трубин неожиданно повернулся ко мне:

– Ну как? Не хотите попробовать?..
– в глазах его мелькнула усмешка.
– Боитесь? Ну, вам-то скрывать нечего.

Я хотел ответить, но тут спрятанный где-то в потолке громкоговоритель негромко и внятно произнес: "Внимание, Трубин, специалист-один, подойдите на кафедру, прибыл дознаватель Голес. Внимание, Трубин, специалист-один, подойдите на кафедру, прибыл дознаватель Голес", и мой обворованный друг с сожалением вздохнул:

– Ладно, в следующий раз.

Я скрыл облегчение и на ходу, пристроившись у него за спиной, тайком

вытер пот со лба. Мне было что скрывать.

А может быть, я боялся даже не детектора лжи, а того, что кто-то полезет в мою душу?

* * *

...- Маленький, серенький, на слона похож, кто это?
– Хиля сидела в густой траве, по-кошачьи прищурив накрашенные глаза. Квас мы уже допили, а пирогов с капустой осталось еще два, больше в нас не влезло. Я лег, пристроив затылок на низком пригорке и укрывшись пиджаком, а Зиманский, еще встрепанный после полета, курил на гладком, без коры, поваленном дереве. Поселок в низине жил своей жизнью, а мы на опушке редкого леса - своей.

– Мышка, что ли?
– предположил я.

– А мышка на слона похожа?
– Хиля засмеялась и звучно прихлопнула на локте слепня.

– Крыса?

– Эрик, да что ты, ну какая крыса?

– Тогда я сдаюсь.

– Это слоненок, чучело!

Зиманский радостно загоготал:

– Слоненок! А я все никак... Ну, Эльза, молодец.

– Ладно, - Хилю было уже не остановить, - тогда другую, попроще, раз вы так плохо соображаете. Может ли мужчина жениться на сестре своей вдовы?

– А почему нет?
– Зиманский удивленно посмотрел на нее.
– В чем тут загадка?

– Специально для тебя повторяю: в д о в ы.

– А-а, черт...

Мою жену с детства тянуло на какие-то странные загадки, головоломки и прочую муру вроде кубика Рубика или ленты Мебиуса, у которое есть только одна сторона. Я всем этим не увлекался, может быть, потому, что никогда и ничего не угадывал - мозги не так устроены.

– Хорошо, дай спички, - Хиля протянула руку и, получив коробок, потрясла им.
– Эрик, тебя я освобождаю, ты ответ знаешь, но не подсказывай. Смотри, Зиманский: вот тебе три спички. Ломать нельзя, сразу предупреждаю. Тебе надо собрать из них три равнобедренных треугольника. Действуй.

– Три?
– Зиманский с сомнением почесал голову.
– Но как же... Так...
– он начал что-то комбинировать на теплом от солнца бревне.
– Вот зараза...

Все между нами как-то утряслось, и я поверить не мог, что еще несколько часов назад чувствовал к этому человеку антипатию. По-своему он мог нравиться, вполне мог, и даже Хиля перестала ехидничать и глядела на него спокойно и дружелюбно, словно они лет десять провели в одной песочнице. Мы прекрасно пообедали и побродили по улицам втроем, нашли полянку у леса и снова перекусили, запивая пирожки холодным квасом, Зиманский научил Хилю пускать сигаретный дым большими кольцами, а Хиля вдруг вспомнила свои старые загадки - в общем, все было хорошо. У меня даже мелькнула мысль, что можно иногда выбираться вот так за город всем вместе, по-приятельски, и нет ничего особенного в том, что нас будет трое, а не двое. Это ведь просто привычка - гулять без посторонних, а привычки меняются.

Я лежал на солнцепеке, на мягкой траве, сонный, немного вялый, и вдруг почувствовал - заболеваю. Странное какое-то тепло, предвестник тяжкого озноба. И голова звенит комариным звоном, тянет спать, вставать не хочется...

Начало болезни сходно с опьянением. Сознание как-то отодвигается, становится узким и тесным,

вмещая в себя лишь уют пухового одеяла, дрожь легкого озноба, какие-то тихие, детские мысли: за окном холодная темнота, стылый воздух, а ты заболел, и в школу не надо. Мама ищет градусник, открывает малину, заваривает горячий чай, ходит негромко, в тапочках, шуршит в шкафчике. Хрустит упаковка таблеток, а через минуту эти таблетки принесут в сонную комнату на простом блюдце, поставят на стул у кровати чашку чая и станут гладить тебя по голове, жалея. И неважно, что на дворе не зима, а лето, и что мама далеко, а рядом - только жена и недавно приобретенный приятель, все равно - я заболел, я нуждаюсь в заботе...

– Эрик?
– Хиля обеспокоенно склонилась надо мной, положила на лоб сухую теплую ладошку.
– Ты что? Ты нормально себя чувствуешь?

– Нормально, ничего, - я улыбнулся ей.

– Нет, черт, а!
– сердито воскликнул Зиманский.
– Не получается тут три треугольника, хоть убей меня!..

– Эх ты, статистик, - Хиля отобрала у него спички и поставила их на бревне вертикально, шалашиком, придерживая двумя пальцами за темные серные головки.
– Смотри, вот так.

– Ма-амочки... точно. И откуда ты все это берешь?

– Из книжки "Занимательные задачи для детей"...
– моя жена помолчала и снова оглянулась на меня.
– Эрик, милый, ты не болен, нет?

Мы достаточно давно знаем друг друга, врать не имело смысла, и я кивнул, чувствуя, как забита, заложена ватой вся голова.

– Пора домой, - Хиля тут же встала, отряхнула платье, протянула мне руку.
– Можешь встать?..
– потянула, подняла, помогла одеться.
– Вот, так... Что ж ты у меня такой ...
– я успел подумать, что она скажет "цветок лилейный", - ... такой неустойчивый-то? Чуть замерз, и все - падаешь?.. Да еще отпуск теперь пропадет...

Зиманский ловко подцепил меня под руку:

– Ничего не пропадет, три дня - и будет бегать! Я гарантию даю! У меня свои способы лечения, проверенные.

Мы неловко двинулись к станции, поминутно останавливаясь, потому что идти я не мог, такая накатила слабость. Со стороны мы, должно быть, напоминали трех солдат на поле боя: двое здоровых тащат раненого, бросить нельзя, нести тяжело, а враг поджимает. Врагом была электричка: заглянув в карманное расписание, обязательное для каждого инспектора, Зиманский присвистнул - до нее оставалось двадцать минут, а следующая должна была пойти лишь через полтора часа.

Впрочем, мы успели, в самый последний момент взлетев на платформу. Меня впихнули в тамбур, и чьи-то сердобольные руки тут же подхватили под мышки мое вялое тело, потащили в вагон и бережно опустили на жесткое сиденье.

– Спасибо, спасибо!
– Хиля с Зиманским, красные от быстрой ходьбы, уже обсели меня с двух сторон, а тот, который помог, пожилой, лысоватый, в клетчатой загородной рубашке, наклонился, протягивая флакончик с таблетками, но был вежливо отвергнут и ушел, пожав плечами.

Электричка тронулась. Было четыре сорок пополудни.

...Не помню, как и когда я очутился дома. По пути у меня, очевидно, подскочила температура, и в памяти остался только страшный озноб, волны дрожи в тщетных попытках согреться и беспросветное марево перед глазами, сквозь которое проступало то напуганное лицо Хили, то вокзальные часы с неразличимым циферблатом, то Зиманский, который что-то спрашивал, то куски улицы, то какие-то бесконечные лестничные марши и скользкие, гнущиеся в руках перила.

Поделиться с друзьями: