Белые Мыши на Белом Снегу

В этот момент раздался звонок в дверь, и мы оба так вздрогнули, что Ласка, испуганно проснувшись, соскочила на пол и крысой юркнула под кровать.

– Лежи!
– я придержал Хилю на месте.
– У родителей есть ключи, а никого другого мы не приглашали.

– А если это Роза?
– ее брови поднялись страдальческим домиком.

– Нас нет дома. В кино ушли. Все, лежи и не двигайся.

Звонок повторился более длинно и настойчиво. Потом в дверь уверенно постучали.

– Надо посмотреть, - жалобно попросила Хиля.
– Я открывать не буду, в глазок только гляну... Так ведь еще страшнее, если не знать...

– она чуть дернулась, словно проверяя мои силы.
– Только посмотрю...

Я отпустил ее. Если Хиля чего-то хочет, спорить бессмысленно. К счастью, человек она трезвый, а там, где разум сдается, на выручку ему приходит мощный инстинкт самосохранения. Поэтому мне осталось лишь лежать и прислушиваться, как моя жена идет по коридору, останавливается у входной двери и громко спрашивает: "Кто там?". Скорее всего, ей ответили что-то доброе и успокоительное, потому что после короткой паузы она вдруг засмеялась, щелкнул замок, и возник новый голос, бодрый, воодушевленный и удивительно знакомый:

– Шел, шел, смотрю - люди собрались, целая толпа, человек двести! На ровном месте! Оказывается, через полчаса затмение начнется. У тебя солнечные очки есть?

– Ты даже не спрашиваешь, как Эрик, - Хиля зашуршала, вешая что-то на крючок.

– Ну, и как Эрик?

– Между прочим, оклемался. Или Ласка помогла, или организм у него все-таки сильный. Слушай, а ты сейчас на лестнице никого не видел?

Я понял: это Зиманский, но странно, почему он не на службе. Мы-то в отпуске, а у него что, свободное посещение?

Голоса приблизились, открылась дверь комнаты, и Хиля, странно смущенная, вошла и поглядела на меня с упреком:

– Видишь, а ты говоришь - не открывай.

Зиманский заглянул вслед за ней, и я сразу заметил у него на лице выражение странного, беспокойного удовольствия, словно только что он устроил розыгрыш и вот-вот ждал результатов. На нем был повседневный костюм, который меня больше всего раздражал: светлый, мешковатый, больше похожий на пижаму.

– Привет, - я улыбнулся, покосившись на жену - она стояла, засунув в рот большой палец, и чуть покачивалась на месте. Это был признак сильного волнения.

Зиманский сделал серию каких-то гримас, которые можно было истолковать и как приветствие, и как досаду. Сгибаясь от тяжести, он втащил в комнату здоровенную картонную коробку, крест-накрест перевязанную толстым шпагатом, и с облегчением поставил ее на пол:

– Уф! Тяжелая, зараза. Это вам от меня - с некоторым опозданием, на свадьбу.

Я приподнялся:

– Только не говори, что это водка. Столько нам никогда не осилить.

– Ты так шутишь, что ли? Водка!
– он неуверенно хихикнул, и беспокойство на его лице вдруг выросло до чудовищных, почти неприличных размеров.

– С чувством юмора у меня плохо. Ну, а что там тогда? Слишком уж большой и тяжелый у тебя сюрприз.

– Сейчас узнаешь, - Зиманский присел на корточки и вынул из кармана крохотный складной ножичек с наборной рукояткой.

– И куда Трудовая инспекция смотрит?
– Хиля подошла и уселась со мной рядом, напряженно улыбаясь.
– Человек использует служебное время в личных целях, а ему, между прочим, деньги за это платят, - она погладила меня по плечу.
– Может, наябедничать на него, а, милый супруг? Напишем анонимку левой рукой, никто и не узнает. Зато удовольствия сколько!

– Почему - анонимку?
– я не мог понять, шутит она или говорит серьезно.
– Можно же просто позвонить.

– Анонимку интереснее!

Мы замолчали и уставились друг на друга. Остроумными людьми нас с Хилей назвать нельзя, и мы оба это знаем.

– Ты чего?
– шепотом спросила она.

– А ты чего?

Со звуком "вжжик!" туго натянутый жгут с облегчением лопнул, путы распались, и Зиманский открыл коробку жестом фокусника, извлекающего кролика из шляпы:

– Оп!.. Прошу не падать в обморок. Такого вы еще не видели, - и, крякнув от усилий, он несколькими движениями разорвал картон.

Остатки коробки легли подобием неуклюжего цветка вокруг чего-то, что я действительно увидел впервые, и предмет этот, такой вроде бы обыкновенный и в то же время совершенно необъяснимый и непонятный, заставил меня на минуту забыть о болезни. Хиля рядом притихла, и я почти услышал, как колотится ее сердце.

– Что это?
– я собирался задать вопрос беззаботным тоном, но различил в своем голосе истерическую нотку и поморщился.

Первая мысль была - радиоприемник. Большой, красивый, в черном эбонитовом корпусе - но для чего нужен темно-серый экран на передней панели? Можно было допустить, что это окошко настройки, но где тогда шкала?..

Вторая мысль наступила на хвост первой: никакое это не радио. Не бывает таких приемников.

Зиманский поднялся на ноги, медленно сложил нож и отряхнул ладони:

– Ну как? Тебя потрясло?

– А что это?
– я рассматривал прибор, почему-то все больше раздражаясь из-за того, что не мог разгадать его назначения.
– Это ведь не приемник, верно?

Он рассмеялся очень довольным смехом, словно я сказал ему хороший комплимент:

– Вообще-то приемник. То есть, я хочу сказать, это устройство, которое принимает. Но не только звук, вот что я хочу сказать!..

Я посмотрел на пустой экран, оглянулся на Хилю. Непохоже было, что эти двое решили меня разыграть, уж больно серьезной выглядела моя жена. С другой стороны - слишком она волновалась, чтобы совсем ничего об этом не знать.

– Ладно, Зиманский, - я вдруг почувствовал усталость.
– Все это хорошо. Но все-таки, что делает эта штука?

– Принимает, - повторил Зиманский.
– Звук и изображение.

– И я должен в это поверить?

– Эрик, а что я сказал такого необычного?

– Ну, во-первых, это технически невозможно. Изображение создается лучами света, а их, как ты знаешь, по радио передать нельзя.

– А во-вторых?
– он с любопытством склонил набок голову.

– Достаточно "во-первых", - я хотел встать с кровати, но не смог.

– Лежи, лежи!
– он сделал в мою сторону испуганное движение.
– Никто же не заставляет тебя верить мне на слово. Сейчас ты сам все увидишь, - руки его запорхали над разорванной коробкой, подняли какой-то прозрачный сверток, торопливо извлекли из него небольшую белую тарелку с подсоединенным к ней проводом.
– Жаль, инструкции нет. Забыл. Но мы разберемся. Хиля, где розетка?