Белые Мыши на Белом Снегу

Увидел я и людей, мужчину и женщину, которые шли по тротуару и разговаривали. На фоне пестрой, какой-то маскарадной толпы, видимой словно сквозь мутное стекло, эти двое выглядели наиболее четко, можно было разглядеть даже выражение лиц. Меня потрясла их одежда: на мужчине были синие, заметно потрепанные штаны вроде шоферских брюк, только более узкие, и ярко-желтая нательная фуфайка с очень похожим изображением лошади на груди - можно было подумать даже, что это не рисунок, а фотография. Никогда прежде я не думал, что человек может разгуливать по людной улице в таком странном виде. При взгляде же на женщину мое изумление достигло пика: она была в ночной рубашке! Подобную вещь я видел как-то у мамы: нечто коротенькое, сшитое из черного шелка и украшенное кружевами. В спальне - очень уместно, я даже Хиле собирался такую купить. Но на улице?..

Она говорили друг с другом, и - странно!
– их голоса заглушали шум транспорта, а ведь так быть не может!

– ...спрашивал меня о тебе, - буднично рассказывала женщина, помахивая на ходу крохотной сумочкой.
– Я сказала, что ты больше не приедешь: незачем его травмировать.

– А если я хочу его видеть?
– напористо и даже агрессивно ответил мужчина.
– Почему ты все решаешь за меня? Почему ты всегда решаешь за меня?!

Я не успел понять, о чем они говорят: картинка вдруг, без всякого перехода, сменилась, и на экране возникла веселая толпа молодых людей, резвящаяся на освещенной солнцем зимней поляне. Почти все были в шубах, красиво развевающихся на ветру, девушки не надели шапок, и распущенные их волосы казались продолжением одежды - такие они были длинные и пушистые. Молодежь хохотала и водила хороводы. "Ди Саронно Амаретто, - произнес мужской голос за кадром, и на фоне радостных танцующих людей появилась пузатая бутылка, наполненная жидкостью янтарного цвета.
– Душа вашей компании!".

Я хотел повернуться к Зиманскому и спросить, что это значит, но на экране разворачивалось уже другое действо, целиком меня захватившее: пожилой человек поднимается, чуть прихрамывая, по широким ступеням и оказывается в просторном, ярко освещенном зале. Навстречу ему выходит мужчина с внешностью отставного военного (загорелое обветренное лицо, суровые брови, широкие плечи, шрам на щеке) и сердечно протягивает руку. Улыбки. Потом пожилой вынимает из кармана тоненькую пачку денег и отдает ее военному. Строгий, но заботливый голос за кадром: "Банк ветеранов Афганистана. Мы сохраним и приумножим ваши капиталы!".

"Ветеранов - чего?" - успел подумать я, но не спросил, чувствуя, что сейчас все опять исчезнет. Так и случилось.

Теперь на экране красиво горела витая золотистая свеча, и в ее неверном колеблющемся свете женщина, чем-то похожая на Розу, семейного инспектора, водила напряженными руками над стеклянным шаром. На секунду она подняла глаза и встретилась со мной взглядом. "Сестра Ольга, - произнес мелодичный женский голос, и заиграла музыка.
– Предсказание судьбы, определение и снятие сглаза и порчи, восстановление семей, помощь в бизнесе, лечение алкоголизма, в том числе по фотографии. Потомственная гадалка, кавалер Ордена Белой магии, приглашает Вас посетить свой салон по адресу...".

Я, наконец, оторвался от изображения и обернулся. Хиля глядела на экран с изумленно-дурашливым выражением на лице, Зиманский же был очень серьезен, почти трагичен, и выглядел от того смешно.

– Как ты это сделал?
– поинтересовался я.
– Маленький кинопроектор?

– Ты что!
– Зиманский засмеялся.
– Это... не внутри ящика. Мы смотрим передачу из другого места.

"Телевизор" затрещал, картинка ненадолго пропала, потом вернулась в черно-белом цвете и без звука. Я снова увидел мужчину в рабочих штанах и женщину в ночной рубашке, они сидели за столиком кафе и о чем-то разговаривали, причем мужчина явно нервничал и курил резкими короткими затяжками.

Небо за окном начало светлеть, а яркий серп солнца оказался теперь направлен рожками в другую сторону.

– Кончается, - с легкой настороженной грустью сказала Хиля.

Изображение на экране задрожало, пошло полосами. На секунду появился звук, и я успел расслышать слово "суббота". Потом все исчезло.

Зиманский подошел к "телевизору", слегка постучал по черному корпусу, пощелкал кнопками. Влез на подоконник и без особой надежды подвигал "тарелку". Картинка больше не появлялась.

Я сидел, здорово озадаченный. Вообще-то это было похоже на обычное кино, и у меня возникло слабое подозрение, что где-то в комнате все-таки спрятан проектор, но такое было вряд ли возможно. Зиманский выглядел расстроенным, и все его жалкие попытки вернуть кино на экран только подтверждали это.

– Все, - сказал он, повернувшись к нам и разведя руками.
– Больше, кажется, ничего не будет...

Затмение кончилось. За окном сиял белый день, гомон стихал, толпа, видимо, расходилась по своим делам. Хиля бесцельно прошлась по комнате, улыбнулась:

– Ну, все так все. Ничего страшного, правда?
– в ее улыбке сквозило легкое разочарование, которое она пыталась скрыть.

– Да, ничего...
– пробормотал Зиманский и вдруг посмотрел на меня почти умоляюще: - Но ведь ты все видел, Эрик? Ты понимаешь, ч т о ты сейчас видел?

Мне захотелось его успокоить, и я сказал:

– Понимаю. Художественный фильм. Только не совсем понятно, что это была за бутылка, и при чем тут женщина с шаром...

– А, это реклама, - Зиманский махнул рукой и выключил "телевизор".
– Я вообще-то надеялся... но, видно, на таком расстоянии... Кстати, у меня даже версия есть: то, что мы успели увидеть, связано с затмением. Может, радиоволны отразились от луны? Хотя - я в этом ни черта не смыслю.

В прихожей зашевелился ключ в замке, и мы с Хилей одновременно вздрогнули, сразу вспомнив свои страхи.

– Егор!
– моя жена впервые назвала при мне Зиманского по имени.
– Прошу тебя, погляди - кто там?..

Тот послушно выглянул в коридор, сказал кому-то "добрый день" и вернулся:

– Мама Эрика.

– Одна?..
– я почувствовал прилив холодного игольчатого страха.

– Вроде бы одна.

Мама процокала каблучками в сторону кухни, и я дернулся, чтобы пойти за ней, но не смог подняться со стула. Хиля послушно подхватила меня под руку:

– Ты уверен? Может, я схожу?

– Не надо, - я прислушался к шагам и понял, что мама сейчас придет сама.

Зиманский тоже это услышал и одним движением, снова напомнив мне фокусника, накрыл свой подарок занавеской.

Мама вошла, улыбаясь и вертя в руках неподписанный голубоватый конверт:

– О, все в сборе. Сынок, - улыбка ее сделалась счастливой, - тебе лучше уже? А нас, представляешь, отпустили затмение смотреть - все бюро, оставили только дежурного. Сказали, можно не возвращаться! Так что займусь-ка я пирожками, как считаешь?

– Письмо пришло?
– я кивнул на конверт.

– Не знаю, - мама весело развела руками.
– Мужчина какой-то отдал у подъезда. Бывает же такое!..

Хиля хотела что-то сказать, но промолчала, выразительно глядя на меня. Зиманский нервно переминался с ноги на ногу.

– Хорошо, - мама повернулась, чтобы идти.
– Через полчаса пожалуйста на чай, ребята.

– Вот так, - проводив ее взглядом, прокомментировала Хиля.
– Я же говорила!
– она покачала головой.
– Странный он, тот мужик. Глаза просто никакие... тухлые глаза, как у покойника...