Белые Мыши на Белом Снегу

– Он всегда так, - объяснил мне Трубин уже в коридоре, - злится неизвестно на кого. Из дома его вырвали, так будет теперь всю ночь разглагольствовать, как у нас все плохо организовано... Вам надо бы помыться, вещи обработать, да времени, жалко, сейчас нет - Голес скоро явится. Некстати он это затеял, какая еще продавщица посреди ночи?

– А доза точно небольшая?
– на всякий случай уточнил я.

– Да ерунда. Я худшего ожидал, думал, на месяц на таблетки сядем.

– Почему же он сказал, что я теперь не встану?

– Что?!
– изумился Трубин, хлопая на меня глазами.
– Вы теперь не... Ах, Боже!

– он захохотал, хлопая себя по коленкам.
– Эрик, ну вы даете!.. Он же не вас имел в виду, то есть, не совсем вас... то есть...
– смех мешал ему говорить.

До меня, наконец, дошло:

– А-а... спасибо, - я обиделся, хотя свинья Лемеш был, по сути, совершенно прав.

– Полноте!
– развеселившийся Трубин хлопнул меня по плечу.
– Пойдемте, покажу вам кое-что, полчасика у нас имеется... Ну, порадовали вы меня... Знаете, это было где-то в стиле моей внучки, она тоже все понимает буквально. Я люблю внучку, - посерьезнев, заметил он, - наверное, больше, чем дочь. Так всегда и бывает.

– Это вы про нее сказали "маленькая"?
– я решил придержать свои эмоции. Трубин был еще нужен мне в качестве приятеля.

– Ну да, ей всего-то четыре года. Забавная, знаете, как все маленькие дети. Мозгов еще нет, но уже какое-то свое мнение... рассуждать любит, и она не в мать, не тараторит, слава Богу. Вторую Милу мне бы не пережить.

Я кивал ему, представляя эту неведомую девочку, и вдруг без всякого перехода передо мной, в раме дверного проема, возник тот мужчина со шрамом, и я затормозил, едва на него не налетев, и машинально вскрикнул: "Это вы?!".

Он мало изменился, разве что стал совсем седым, и глядел, не узнавая. Потом перевел взгляд на Трубина:

– Спец-один, доставили троих из "Нефтехимика", жестокое обращение с животными, направлять к вам или сразу на тестирование?

Трубин, кажется, тоже не ожидал такой встречи и стоял, глуповато улыбаясь.

– Спец-один!
– повторил мужчина со шрамом.

– А?.. Да, на тестирование, я сейчас немного... А где вы были?
– Иосиф вдруг цепко прищурился, склонив набок голову.

– Когда?

– Ну, только что. Вечером. Начиная с семи.

– Я был дома, - мужчина быстро взглянул на меня, словно спрашивая: "Где мы с тобой встречались?", - даже спать уже лег, как вдруг прибежал посыльный и сказал, что в городке тревога. Что-то не так, спец-один?

Трубин задумался, потом отрицательно покачал головой и потащил меня за руку прочь по коридору. Я оглянулся. Тот, со шрамом, все еще стоял в дверях, удивляясь. Я почему-то вспомнил его слова, сказанные теплым днем много лет назад: "...ты не вырастай злым, зачем это тебе? Нужно совершать добрые поступки. Даже не для того, чтобы не попасть сюда, а просто так...".

И вот - я вырос злым. Я оклеветал и его, и несчастную девушку из магазина. Я - вор, преступник, и я должен быть наказан, но почему все мое существо так протестует против этого?..

– Он?
– шепнул Трубин, когда нас и мужчину со шрамом разделяли уже полсотни метров.
– Эрик, вы же его узнали, я видел. Он, увы, это тоже видел... ну да ничего - ему не выйти отсюда.

Я поежился, настолько неприятной была интонация этих слов.

– Что вы молчите?
– Иосиф чуть встряхнул меня.

– Боитесь ошибиться? Или просто боитесь? Эрик!

Если врешь, то ври до конца.

– Да, это он, - выдавил я.

– Так я и думал. А все-таки непонятно, серьезный же человек, два трудовых значка...

Мной вдруг овладела странная усталость, захотелось махнуть на все рукой и просто уйти, а там будь что будет. Заболел глаз, и я накрыл его ладонью, утешая. Сколько раз в жизни мне было больно - и сколько раз хорошо? Если вспомнить и с холодным бухгалтерским рассудком посчитать - неутешительное выйдет соотношение.

Трубин уже не обращал на меня внимания, весь поглощенный своей идеей поймать и покарать, он шагал куда-то, размахивая руками, а я плелся за ним, как побитая собака, стараясь не смотреть ни на кого и ни на что.

– Вот, Эрик, - мы остановились у какой-то раскрытой безымянной двери.
– Вот он, "лакмус" в действии. Помните, я говорил?..

Я поднял единственный глаз. В комнате три на три, вцепившись крючковатыми пальцами в подлокотники кресла, сидел немолодой, весь перевитый жилами человек с изможденным лицом, одетый в подобие широкой пижамы из грубой коричневой материи. Руки были пристегнуты ремнями, а на лбу, словно пластырь, белела прямоугольная наклейка, на которой так и хотелось что-нибудь написать.

– "Лакмус"?
– переспросил я.

– Ну да, детектор лжи, - объяснил Трубин и вдруг подтолкнул меня в спину, словно приглашая опробовать этот детектор на себе. Я вошел.

Кроме человека в кресле, в комнате обнаружился молодой парень с блокнотом и ручкой, стоящий в углу, у ярко освещенного стола.

– Привет, - Трубин коротко пожал ему руку, - я вот гостю своему подвал показываю, человек впервые, может, расскажешь?

Парень неуверенно пожал плечами:

– Какой из меня рассказчик?
– он посмотрел на меня.
– Ну, это "лакмус", то есть материал, пропитанный активным веществом. Испытуемый врет - "лакмус" краснеет. Сейчас, допустим, я задам ему вопрос...
– глаза молодого человека впились в застывшего в кресле мужчину.
– Сколько вам лет?

– Пятьдесят семь, - прокуренным голосом отозвался тот.

– Профессия?

– Дворник.

– Состав семьи?

– Я, жена, сын, невестка, внук.

Наклейка оставалась белоснежной.

– Употребляете спиртные напитки?

– Редко.

"Лакмус" чуть порозовел.

– Отлично. Как звали ту женщину, которой вы помогли спрятаться от уличного патруля?

Резкая краснота, словно кровь выступила на белой материи:

– Не помню.

– Врете.

– Я не помню!
– твердо повторил мужчина.
– Хоть режьте.

– Куда вы ее отвели?

– На станцию. Посадил в электричку.

Наклейка рдела алым цветом.

– Вот, примерно так, - развел руками парень с блокнотом.
– Ситуация простая. Женщину преследовал патруль, а этот человек спрятал ее. Утверждает, что патрульные были неправы, до "специального распоряжения" оставалось еще полчаса, и она могла успеть домой.

– Это же по уголовной части, - удивился Трубин.

– Его направили из следственного изолятора. Он там буйствовал, кричал что-то о свободе личности и так далее.