Белый шиповник. Сборник повестей

– И сколько же такое достояние дает, если, скажем, милиция застукает?
– интересуется охотник.

“Что это он?
– думает Петька.
– При чём тут этнография и милиция?”

– “Светила в окна тусклого вагона…” - поёт очкастый.
– Меньше, меньше, чем за охоту без лицензий. Да ещё в заповеднике.

– Не заповедник здесь… Не заповедник, - говорит охотник.
– Вот вам раз! Два! Три! И… погоны!
– И он довольно начинает подпевать про окна тусклого вагона.

“Что это они поют неправильно, - думает сквозь дремоту Петька, не “тусклого вагона”, а “окна тусклые вагона”, а тусклых вагонов не бывает, это окна тусклые…”

Трясётся вагон на стыках, гудит разговорами. В каждой секции своё. Ребёнок плачет, гармошка играет… Но разговоры всё больше про деревню да про места, мимо которых мчится поезд.

– То, что сейчас деньги вкладывают в Нечерноземье, это не только экономика… - говорит кто-то в соседнем купе.
– Это наш национальный, патриотический долг, нужно воскресить исторический центр России…

– Болото не стоит! Оно наступает! Мы сейчас осушаем те земли, которые полвека назад обрабатывались… А озёр сколько болотом затянуло… - толкуют в проходе.

– И… милай, - встревает, суди по голосу, старуха, - я девчонкой была - всё озёры да озёры кругом, а теперя болотина онна…

– От болот реки образуются, - говорит ещё кто-то.
– Болота осушите - рек не станет.

– Не заповедник тут, но заповедник… - говорит под Петькиной полкой охотник.
– Это тут егерь есть один - Антипа Пророков, так он норовит все леса в заповедник превратить.

– Знаем, - подтверждает очкастый, - чокнутый он. Сумасшедший.

– Точно, - говорит охотник.
– Меня в упор стрелял. Я кричу: “Что ты делаешь? Убьёшь - тебя в тюрьму посадят!” А он смеётся. “Не твоя, - говорит, - забота! Были бы у лосей ружья, я бы не стрелял”. И в шапку мне пулей! Пулей! Ненормальный.

– Да, - тяжело вздыхает другой охотник.
– С ним общего языка не найдёшь. А вот, к примеру, сколько икона может стоить?

– По-разному, - отвечает очкарик.
– Смотря кто берёт.

“А разве иконы продают?” - сквозь сон думает Петька. И ему припоминается Николай Александрович. Как тот изменился в лице, когда Петька спросил: “Сколько это стоит?”. Словно он про что-то стыдное спросил. И как восторгался реставратор: “Какие краски! Контур плавный! Рисунок…”

– Тут зверьё само на выстрел идёт, - говорит тот, с героическим подбородком, в свитере.
– На прошлой неделе взяли лосиху. Рюкзака два мяса, шкуру сверху повесили. Только идти собрался, а за мной лосёнок сзади, здоровый уже, а совсем дурак, так до грузовика и шёл. За шкурой! Дурак!

– Это их Антипа избаловал! Он их солью да сеном всю зиму прикармливал. Они человека не боятся.

– Да нет! Это он за шкурой шёл! До самого грузовика. Так что мясо теперь за охотником само ходит…

Это последнее, что слышит засыпающий Петька. Ему снится индеец в полном боевом уборе. Зверобой и Чингачгук, друг индейцев, в исполнении югославского артиста Гойко Митича. И он, сам Петька, скачет куда-то на мустанге по прериям.

– Доски нынче в ходу!
– говорит Чингачгук, а Зверобой добавляет:

– Теперь мясо за охотником само ходит… Только вот егерь сумасшедший всю музыку портит.

Глава шестая

ЗДРАВСТВУЙТЕ И ВЫ!

Ещё вечером решил Петька подружиться с героическими охотниками и с этнографами. А может, и попроситься с ними на охоту. Всё лучше, чем ехать в какую-то деревню о пяти дворах, к какой-то Клаве. Но утром он, как водилось в его обычаях, проспал и проснулся оттого, что его трясли.

– Мальчик, - орала над его ухом проводница, - что ты разлёгся! Твоя станция!

Петька с грохотом повалился с полки, роняя лыжи, которые всё время норовили стать поперёк прохода, побежал к выходу. Метнул в вагонную дверь рюкзак и, как десантник, ринулся за ним. Его ослепил радостный блеск синего неба, снега, солнца. Он даже ошалел немного…

“Где же я найду эту Клаву, которая должна меня встречать?” Петька огляделся. Далеко-далеко у станции он увидел сани и лошадь. В санях стоял дед и наяривал на гармошке. Поскольку никого у станции, кроме этого деда, не было, Столбов пошёл к нему.

Тепловоз зафырчал. Поезд уехал, и в наступившей тишине особенно весело заливалась гармошка. Невольно все вокруг шагали в такт плясовой, которую выделывал дед. Старик с гармошкой” был похож на деда-мороза из мультика. Шуба до пят, из-под воротника задорным клином торчит бородёнка. А тут ещё принялся он выкрикивать частушки, да такие разудалые, что лошадь только вздрагивала и трясла перевитой лептами гривой.

– Я извиняюся!
– закричал старик.
– Не вы ли, я извиняюся, Столбов Пётра?

– Я! А вас за мною Клава прислала?

– Клаве меня прислать никак невозможно, - ответил старик, - потому как я Клава и есть! Клавдий меня называют - в честь римского императора!

Из-за угла вывернулась девчонка в пуховом платке крест-накрест и в оранжевом полушубке.

– Катюша! Вот он! Она, вишь ты, стесняется, что я на гармошке исполняю, - пояснил дед, укладывая Петькины вещи. “Вы, - говорит, - дедуня, меня на всю станцию позорите”. А я так понимаю: гостя с музыкой надо встречать. А? Ну, поручкайтесь! Чего вы так стоите?

– Здрасти. Пётр!

– Здравствуйте и вы! Катерина, - нараспев сказала девчонка, покраснела и стала совсем похожа на апельсин.

– Катерина Николаевна Стамикова - приставлена ко мне по тимуровской линии, - объяснил дед.
– Как пенсионеру и инвалиду войны воспомоществование оказывать. Вот. А сюда её старуха моя отрядила, чтобы я в буфете себе лишнее не позволил. Для досмотру за мной. Потому как ежели напьёшься, можно замёрзнуть в дороге: ехать-то двадцать пять вёрст!

Дед тараторил, мотался вокруг лошади, оправлял сбрую. У Петьки от него в глазах рябило.

– Что ж!
– сказал вдруг дед.
– Похож на отца! Похож и похож! Хорошай ты мой!
– Он вдруг всхлипнул и прижал Петьку к себе.
– Вспомнили старика. Робёнка свово прислали… А сами-то что? Ай при деле? Ну-ну-ну… А то вон идут с ружжами! А с ружжами я возить не любитель! Счас проситься станут… Погоняй!

Петька оглянулся. К ним, действительно, торопились вчерашние его попутчики. Петька узнал и очкастого и хрипатого.

– Эй, маэстро!
– кричали они.
– Погоди!

– Кричат?
– подмигнул дед Петьке.
– А я не слышу. Я на инструменте исполняю!
– И он развернул гармошку во всю ширину расписных розовых мехов.