Бесконечная суббота

– Сплюнь, Нон. Жизнь такая штука, что в ней может случиться всё, что угодно.

– А что плеваться? Всё, что могло случиться, уже случилось...

– Если утром не открывать глаза, то можно жить, - сказал им Еремеев, втайне надеясь проснуться дома, и открыл глаза.

В комнатке никого не было, кроме Зайки. При свете дня комнатка оказалась чем-то вроде увешанной аппаратурой детской, и Еремееву, собственно, ничего не смыслящему ни в радиоэлектронике, ни в звукозаписи, существенно полегчало: недавние "голоса" обрели в его голове хоть какое-то зримое объяснение.

– Я слышала детский плач, - заявила Зайка.
– Причём на два голоса. Причём почти всю ночь.

– Странно, - сказал Еремеев, оглядывая с подушки вывешенные под потолком гирлянды из микрофонов и усилителей.
– Не находишь?

– Нахожу!
– вспылила вдруг Зайка.
– Что ты корчишь из себя идиота?! Я вообще всё это нахожу странным: и этого дракона-мериноса, и эту жирную гусеницу, ползающую сквозь стены и разговаривающую по-человечески, и детей, рыдающих всю ночь и мешающих спать!

Она плюхнулась на кровать, закрыла лицо руками, и голос её дрогнул, наполняясь слезами.

– Ты просто не выспалась, Заинька, - заискивающе начал было Еремеев...

– Ну, конечно, - согласилась Зайка.
– Как я сама не догадалась? Знаешь, Горыч, что мне нравится в тебе больше всего? Ты пуленепробиваемый.

– За мной, как за каменной стеной?

– Ну, почти, - из-под ладоней снова согласилась Зайка.
– Когда за, когда перед.

В дверь постучали. Еремеев развёл руками, показывая, что уж здесь-то он точно ни при чём, и пошёл открывать. Человечек, стоявший за дверью, едва ли доставал ему до пояса.

– Вас ждёт его величество, - сказал человечек и шмыгнул носом. Нос у него был большой, красный и опухший.

Еремеев снова развёл в сторону Зайки руками и пошёл обуваться.

На этот раз их с Зайкой вели исключительно садом - зелёным, густым, заросшим тёмными деревьями и сладко пахнущими цветами. Куртки, свою и Зайкину, Еремеев по случаю жары нёс в руках.

– Между прочим, сегодня воскресенье, - прошептал он, шагая по тропинке и глядя то на провожатого, то на деловито снующих среди цветов жёлтых ос.
– Если я не ошибаюсь, и время везде идёт с одинаковой скоростью, то на завтра у меня всё реальнее вырисовывается прогул.

– Нашёл о чём думать!
– так же шёпотом фыркнула Зайка.
– Думай лучше о том, что вырисовывается в ближайшие полчаса!

И, словно в ответ на её слова, за деревьями проступил з'aмок.

Ворота открыл Нон. Он молча посторонился, пропуская Еремеева с Зайкой вовнутрь, а коротышке махнул рукой - мол, давай, прочь. Внутри было прохладно и сумрачно, даже почти темно, и в темноте откуда-то слышались приглушённые голоса.

– Ты оперируешь малым, и поэтому тебе кажется, что ты знаешь много!
– голос принадлежал печальному его величеству с анфилады, но сегодня был не печальным, а, скорее, злым и раздражённым. Чувствовалось, что вчерашний знакомец не на шутку раздосадован.
– Это всё только потому, что тебе не с чем сравнивать своё незнание! Чёрт побери! Ты понимаешь, что ты пришёл с Рубежа и не принёс никаких вестей?!

– Но их нет!
– оправдывался второй голос, и звук этого голоса был похож на шелест ветра в ломких сухих камышах.
– Рубеж чист, как стол...

– И на столе остаются следы!

Нон прикрыл изнутри ворота, и мрак внутри помещения сгустился ещё больше. Где-то вдалеке тяжело хлопнула дверь.

– Прошу вас, - сказал Нон.
– У Его Величества ещё одна аудиенция, но я думаю, что он уже закончил.

– Мне всё ещё кажется, что я сплю, - шагая за ним, снова зашептал Еремеев Зайке.
– Или брежу в горячке. И не знаю, то ли я сегодня ещё не проснулся, то ли вчера. И бред, главное, такой правдоподобный... Даже странно.

– Да уж, - согласилась Зайка.
– Я это тоже заметила. Бред у тебя всегда правдоподобный.

– Прошу, - сказал Нон.

Комнатка, в которой сидел Его Величество, тоже была похожа на операторскую: микрофонов видно не было, но по стенам висели всевозможные антенны и динамики, а посреди комнатки громоздилось нечто, похожее на карикатурный микшерный пульт.

– Здравствуйте, - сказал Еремеев, выступая вперед Зайки.
– Спалось отлично, но было бы неплохо позавтракать.

– Не на курорте...
– уходя, обернулся и подмигнул через плечо Еремееву Нон, и в этой усмешке обалделый Еремеев узнал приснившегося ему позапрошлой ночью оборотня.

***

Еду им принесли сюда же. Несколько минут Его Величество самолично развлекал их за завтраком, рассказывая что-то невнятное о возможностях и обязанностях, а потом оставил одних, и получилось так тихо, что стало слышно, как за открытым окном жужжат стрекозы.

Еремеев долго ковырял вилкой в своей тарелке. Зайка, не глядя на него, ела.

– Что-то перехотелось, - сказал он наконец и отложил вилку.

Зайка молча продолжала жевать.

– Ты знаешь, - снова робко начал Еремеев, - впервые я так плохо ориентируюсь в происходящем.

По-прежнему продолжая жевать, Зайка подняла на него глаза.

– Ну, не впервые, - смутился Еремеев.
– Слушай, а что, если...
– он поманил её пальцем и заговорщицки наклонился сам.
– А что, если этот Нон сам и украл обоих пацанов?

Зайка смотрела на него, жевала и молчала.

– Почему нет?
– не унимался Еремеев.
– И наши с тобой дети делись неизвестно куда!

– У нас с тобой нет детей, - Зайка отложила вилку.
– Слушай, Горыч, как насчёт того, чтобы прогуляться к здешнему Рубежу?

– На самом деле я хотел предложить тебе то же самое, - неловко оживился Еремеев.

***

Мальчик с девочкой сидели на ступенях крыльца. На мальчике был всё тот же цветной пуховичок, а мокрые прядки всё так же выбивались из-под шапки, несмотря на то, что жара стояла на улице неимоверная.

– Не жарко?
– участливо спросил у него Еремеев.

– Жарко, - сказал мальчик.
– Но погода - слишком объёмная штука для прямого воздействия.

Еремеев открыл было рот, чтобы сказать, что шапка, в отличие от погоды, - штука не такая уж и объёмная, но в это время мальчик зажмурился, громко чихнул, и - практически одновременно с его "а-апчхи!" - что-то где-то коротнуло, в воздухе раздался треск и потянуло палёной проводкой. С ближайших деревьев в воздух поднялась стайка маленьких, похожих на скворцов чёрных птичек. Еремеев проследил за стайкой и шутить передумал.