Бесконечная суббота

Еремеев моргнул и подумал, что лучше бы он не моргал. Картинка снова мигнула - вспыхнула и пропала. Сделалось темно и душно. Перепуганный, он схватился одной рукой за ворот своей невидимой рубашки, а второй широко взмахнул в поисках опоры, потому что земля ушла у него из-под ног.

***

– Я умер, - сказал он сам себе.
– Я умер. Правда, не помню как. Может, я плохо вёл себя ещё в детском саду? Баловался за столом, смеялся, поперхнулся косточкой от сливы и... и всё.

Тишина была плотной, почти осязаемой. И страшной.

– Или это "сороковая" маршрутка, в которой я в пятницу вечером ехал домой, по дороге через Соровку срулила с моста и навернулась в речку. Если это Соровка, то она уж две недели, как подо льдом, а, говорят, лягушки во льду вообще могут храниться вечно. Человек он, конечно, не совсем лягушка, но чёрт часто шутит и менее весёлыми вещами...

Он глубоко вздохнул и пошевелился. Лёгкие были на месте, а в воздухе густо висел запах свежескошенной травы. Где-то далеко, по высокой невидимой крыше, барабанил дождь. Еремеев набрал полные лёгкие этой смеси и крикнул изо всех сил:

– Зоя!!!

Где-то из-за его плеча послышался шорох, а следом и слабый стон.

– Еремеич, ты удивительное создание, - сказал хриплый Зайкин голос.
– Ты вообще когда-нибудь бываешь испуган?

– Я испуган, - сказал Еремеев.
– И ещё как.

Он пошарил рукой в том месте, откуда шёл голос, но ничего не нашёл.

– Ты же осталась там, с той стороны?

– С какой стороны?

– Ну, там, с этой маленькой пигалицей и вурдалаками.

– Фу, Горыч, откуда в тебе эта убогая провинциальность? Пигалица, вурдалаки...

– Чёрт, - сказал Еремеев, - Я так и знал. Ты кто и где моя Зайка?

– Знала бы я, где я, - всхлипнула она, и, словно вторя ей, пространство тоже всхлипнуло, и по невидимому полу зашуршало сотнями маленьких лапок.

Зайка взвизгнула: - Крысы!!!
– и в неясном, идущем непонятно откуда свете Еремеев увидел, как она вскочила и как прочь от неё бросились врассыпную маленькие чёрные тени. Темнота вспыхнула на миг и снова погасла.

– Стой, где стоишь, - сказал он.

Осторожно, пытаясь не потерять направление, он встал сперва на четвереньки, потом на ноги и, выставив вперёд руки с растопыренными пальцами, пошёл к Зайке.

– Ну, всё, всё, - сказал он, схватив её за прижатую к лицу руку.

Здание оказалось большим, круглым и абсолютно пустым, если не считать копошившихся в стенах зверьков.

Выход они нашли, когда брели вдоль стены - держась за руки, как запертые в чулане дети.

– Стой!

Стена под пальцами Еремеева приобрела странную шероховатость, и на этой шероховатости он вдруг нащупал обычную металлическую задвижку - достаточно массивную, но не настолько, чтобы не сдвинуть её с места.

Башня стояла на вершине большого, поросшего высокой травой холма. Над холмом зияло такое знакомое, такое бездонное звёздное небо, что Еремеев, за последние двое суток почти смирившийся с тем, что мир вокруг всё пляшет и пляшет в странном извращённом танце, даже почувствовал некоторое неестественное облегчение.

– Слышишь?
– шёпотом спросила Зайка.
– Там опять плачет ребёнок.

Еремеев прислушался и уловил слабый, почти неслышный звук. Сложно было сказать, сколько в этом звуке было от плача, и он закатил глаза в тщетной попытке больше не ввязываться ни в какие авантюры, но то ли мрак был слишком плотен, то ли Зайка была слишком занята, чтобы следить за его гримасами, - только не обращая внимания на его унылую физиономию, она двинулась вперёд и ему ничего не оставалось, как двинуться следом.

***

Мальчик сидел в кустах, как брошенный зайчихой зайчонок - маленький, белобрысый, в тонкой белой кружевной рубашечке. И плакал.

– Знаешь, что?
– шёпотом сказал Еремеев.
– Я его боюсь. Даже больше, чем тех, которые у меня этот сезон охоты открывали. Это как подбирать в незнакомом лесу незнакомого медвежонка, за которым потом обязательно придёт его медвежья мать.

Зайка молча посмотрела на него круглыми глазами, и Еремееву ничего не оставалось, как только вздохнуть и полезть на четвереньках в кусты.

– Не трогай меня, - сказал мальчик.

Еремеев опешил и сел - там же, под кустом.

– Почему?

– Потому что я - ключ между мирами, а ты - клоун.

– Я думаю, что это тот самый мальчик, - прокашлявшись, сказал Еремеев и обернулся к Зайке.
– Иди сюда, солнышко.

Мальчик посмотрел на Еремеева, потом на Зайку. Белая рубашечка его в темноте делала его похожим на маленькое бледное привидение.

– Я боюсь, - сказал он.

Зайка натянуто улыбнулась и тоже полезла под куст.

Возвращаться к "водонапорной башне" никому не хотелось, поэтому решено было идти вниз с холма. Мальчика несла на руках Зайка, а Еремеев шёл за ними, и в голове у него крутился анекдот про Винни-Пуха и Пятачка (Винни, ты чего?! А чего ты идёшь там сзади молча и всякую ерунду про меня думаешь?!).

Через пару часов дорога вывела их к тёмному васильковому полю.

– Чёрт!
– выругался Еремеев, когда прямо у него из-под ног вынырнул из темноты пёс.

– Скорее, исполняющий обязанности, - оскалился тот, глядя на Зайку.
– А вы, я вижу, не одни. Поставьте ребёнка на землю, и я попробую не заметить, как вы отсюда свалите.

Зайка прижала мальчика к себе покрепче, и Еремеев, которому - несмотря ни на что - их находка всё ещё по-прежнему казалась маленькой опасной гадючкой, огляделся в поисках чего-нибудь, что сошло бы за орудие в драке. Ради Зайки, исключительно ради Зайки. Но васильковое поле было огромным и сплошь васильковым - ни камней, ни палок. Ничего.

Из темноты бесшумно появился второй пёс. Навскидку каждый из них был примерно в весовой категории хорошо откормленного волкодава, и с появлением ещё одного шансы Еремеева одержать верх в драке растаяли, как... Впрочем, не было у тебя никаких шансов, сказал себе Еремеев.

– Егор Георгиевич! Егор Георгиевич!

Девочка выскочила откуда-то из-за серой пёсьей спины и показалась ему старше, чем была накануне - то ли выше, то ли худее, то ли взрослости ей придавал испуганный взлохмаченный вид. Если в субботу на пороге своей квартиры он дал бы ей максимум пять, то сейчас она тянула на все семь.

– Ромка пропал!

Шутка про потерянный миелофон с функцией хронопеленгатора застряла у Еремеева где-то на полпути к языку.

– Что?
– глупо переспросил он.