Бесконечность любви, бесконечность печали
Шрифт:
Их связывало нечто гораздо более прочное - теплота, доверие, уважение. Ну и ответственность, само собой. Венечка от всей души желал Кате только счастья в личной жизни, особенно после тою, как однажды она уже ошиблась. При этом умом понимал: попа дись в поле ее зрения мужчина серьезный и надежный, возникни у них настоящие чувства - она перестанет нуждаться в его, Вени ной, поддержке. По собственному опыту знал.
Как знал и то, что воздыхатель обязательно приревнует ее к нему. Но, если говорить положа руку на сердце, то так оно и должно быть. Не ревнует тот, кто равнодушен. Мало того, Веня готов
Первый признак того, что такой человек показался на горизонте, Веня заметил больше месяца назад: глаза ее улыбались. Даже «улыбались» - неверное, слабое слово. Они светились, излучали флюиды счастья.
Поначалу Веня обрадовался, но, узнав, кто герой ее романа, расстроился. Ладышев сразу его внутренне напряг: слишком самоуверен, слишком обеспечен, слишком красив. Чересчур крутой. Сразу видно - привык менять фавориток. Такие не умеют любить - легко находят, легко теряют. Иногда избавляются, как от затратных активов. А Катя, она другая: нежная, верная, принципиальная. Ну не подходит он ей!
Честно говоря, Веня и сам не святой, но... ни одну свою женщину он не мог выбросить из памяти, а тем более если та от него забеременела. И всех отпрысков содержал. Да и одиноким бывшим помогал как мог.
А этот трах, бах - и за дверь! Ну сотворила Катька глупость, написала когда-то напраслину на его отца. Так ведь не со зла, по молодости. И раскаялась, извинилась! Вон какую сейчас статью о профессоре выдала! И во что ей это выливается, никого не волнует. Попробуй теперь найти работу, когда газет раз, два и обчелся, а безработных журналистов пруд пруди! А он, гад, ее даже с днем рождения не поздравил...
Пришлось бедной ото всех в больницу прятаться, душевные раны одной зализывать! А то, что ребенка решила сохранить, правильно. Дети - они от Бога. Они ни в чем не виноваты. Так что если этот Генрих в самом деле так любит Катю, то полюбит и ребенка.
Не тот отец, который родил, а тот, который воспитал...
«Ладно, это их проблемы, - в конце концов сделал глубокомысленный вывод Венечка, разглядывая толпу на крыльце.
– В своей жизни разобраться. Хорошо, не выдал Катюхин диагноз. Сама расскажет. А он пусть решает. Или да, или нет. На нет и суда нет, сама вырастит... Если этот слиняет, так и быть, извещу Ладышева. Может, он и не знает, что она беременна... Однако Генрих, смотри-ка, решительно настроен - неровен час, в милицию попадет!» - забеспокоился Потюня, заметив, как Вессенберг, потрясая чем-то в руках, эмоционально общается с милицейским начальником.
– Вень, можно погреться?
– приоткрыла дверцу Стрельникова и, не дожидаясь ответа, плюхнулась на сиденье рядом.
– Вот люди! Два часа здесь торчу, а администрация не удосужилась даже на крыльцо выйти! Еще и кордон милицейский выстроили, - пожаловалась Олечка, сняла перчатки и принялась дуть на ладошки.
– Скоро материал сдавать, а о чем писать? Ну авария, ну остались без отопления школа да больничный корпус. Школьников распустили по домам, больных большей частью выписали. Что тут интересного?
– А ты что хотела? Чтобы тебе на блюдечке с голубой каемочкой всю правду-матку
выложили?– Потюня повернул регулятор тепла до упора, но помогло это мало. За сорок минут, что он провел вне машины, та успела полностью остыть. Хорошо хоть завелась с одного поворота ключа: вот что значит новый аккумулятор! Молодец, Ладышев, по крайней мере здесь добрым словом можно помянуть.
– А с коммунальщиками говорила?
– Какой удачный вопрос-подсказка!
– съязвила Стрельникова.
– Разбежались они! К котловану только три съемочные группы допустили. Уж не знаю, что им там удалось снять: вокруг пар, все инеем покрылось. Я тоже пыталась пощелкать на телефон, так вытурили за ограждение. И все молчат, как партизаны. Без комментариев!
– возмутилась она.
– А сейчас вообще оцепление выставили.
– Ниче се!
– удивился Потюня.
– Прям ЧП вселенского масштаба.
– А вы разве там не были?
– удивленно хлопнула ресницами Стрельникова.
– Вас сюда разве не Жоржсанд прислала?
– Если бы Жоржсанд, я бы в том котловане уже давно кругами все выбегал и пофоткал, - самодовольно ухмыльнулся Вениамин.
– А-а-а, - разочарованно протянула девушка.
– А я-то не врубаюсь, почему вы без камеры.
– Да есть камера, - кивнул на заднее сидение фотокор.
– Я здесь по другому делу. Можно сказать, по личному.
– Понятно... В больнице кто-то лежит?
– проявила смекалку Стрельникова.
– С утра много таких набежало: кто навестить, кто родных с выписки забрать. Сейчас самые стойкие остались.
– И ты в их числе, - хмыкнул Веня.
– Ну-ну... Только после этого как бы на больничный не загремела.
– Типун вам на язык!
– укоризненно фыркнула Олечка.
– Нельзя мне сейчас болеть: Евгения Александровна намекнула - я у нее теперь надежда и опора.
– Ага, она всем на это намекает, - ухмыльнулся Потюня.
– Да вай-давай, рви попу. Только знай: такой, как Катя, тебе все равно не стать.
– И почему же?
– Да хотя бы потому, что Проскурина уже давно пробралась бы внутрь больницы. Правдами, неправдами... И сидела бы в кресле пред ясны очи главврача или... как его... начмеда. Попивала бы чаек и задавала вопросы: что, как да почему? Кстати, даю голову на отсечение, она уже там.
– То есть?..
– округлила глаза Стрельникова.
– То есть как уже там? Екатерина Александровна? Вы не шутите?
– Нет, ни грамма, - усмехнулся Потюня.
– Более того, уверен: именно этим она сейчас и занимается.
– Но ведь... Теперь понятно, почему вы на машине Проскуриной...
– приуныла Стрельникова.
– Она вернулась в газету, да?
Чего было больше в ее вопросе - радости или сожаления, Веня так и не успел понять. Неожиданно толпа на крыльце расступилась, в распахнутых дверях появилась женщина в наброшенной на плечи шубе, что-то произнесла, пошла назад к двери, за ней последовал... Генрих! Народ тут же бросился следом, но ничего не вышло: проход плотно перекрыла милиция.