Бесконечность любви, бесконечность печали

– Катя, прости меня!
– прервал ее размышления Генрих.
– Я виноват, что вот так... что так отреагировал. Это от неожиданности... Волновался...

– И не был готов к тому, что я беременна...
– понимающе усмехнулась Катя.
– Гена, пусть это прозвучит жестко, даже жестоко, но на будущее: я тебя не люб-лю, - четко по слогам произнесла она.
– Я люблю другого человека, жду от него ребенка. Тебе придется с этим смириться, если не хочешь совсем прекратить наше общение. Подожди, не перебивай меня, - остановила она попытавшегося что-то сказать Генриха.
– Да, признаю: когда-то очень давно я была в тебя влюблена. Но те чувства уже невозможно ни возродить, ни реанимировать, а тем более превратить в любовь. Никаких других чувств, кроме дружеских, у меня к тебе нет и не будет. Это первое. И второе, гораздо более важное. Никогда, - я повторяю: ни-ког-да!

– не смей угрожать моему ребенку.

– Я не угрожал, - округлил глаза Генрих.
– Ты неправильно поняла.

– Я все правильно поняла, - не согласилась Катя.
– Это мой ребенок, и я его люблю больше жизни, - встала она с кресла.
– Возвращайся домой, мне пора в палату. Этим, - показала она взглядом на рабочее место начмеда, - передай: ничего я для них писать не буду - ни плохого, ни хорошего. У меня сейчас совсем другая задача, - приложила она ладонь к животу, как бы давая понять какая, и впервые за время разговора улыбнулась: - Спасибо за заботу, Генрих. И прощай!

Вессенберг тоскливо посмотрел на закрывшуюся дверь, уперся локтями в колени и, сцепив пальцы, опустил на них голову...

– ...Думаю, пора возвращаться, - взглянул на часы Юрий Анисимович.
– Голубочки уже должны наворковаться, пора решать главный вопрос, - хмыкнул он.
– Да и я без ласки затосковал, - оглянувшись по сторонам, он слащаво осклабился и положил руку на ягодицы идущей впереди Валерии Петровны.

– Юра!
– шикнула она и быстро отбросила руку.
– Что ты себе позволяешь? Вдруг кто увидит!

– Не увидит, - ухмыльнулся он.
– И вообще, Лерочка, что-то в последнее время ты стала меньше меня любить.

– Тебе это только кажется, - отмахнулась она.
– Не до любви, сам видишь. Сначала проверка, затем отопление.

– А что отопление? Твоей вины нет. Даже наоборот: комиссия отметила четкую и слаженную работу - руководство больницы действовало профессионально. Это тебе зачтется, я постараюсь: завтра же замолвлю словечко на совещании. А если журналисты в газету что-нибудь позитивное сообразят - будет еще лучше. Так что как минимум благодарность тебе обеспечена. Ну а я бы от нее и сейчас не отказался, - снова ухмыльнулся он, коснувшись ягодиц под халатом Лежнивец.

– Юра, да прекрати же!
– она успела увернуться.

Вовремя. Впереди открылась дверь, и в коридор в верхней одежде вышла секретарша главного врача Полина. Девушку взяли на работу недавно, на время декретного отпуска. Спустили кандидатуру сверху, что Лежнивец сразу не понравилось: кадры в больницу она старалась подбирать сама. А здесь непонятно чья протеже, темная лошадка.

«Все забываю у Юры спросить, кто такая», - вспомнила она.

– Очень хорошо, что я вас встретила, - поравнявшись с девушкой, Лежнивец остановилась.
– Подготовьте отчет о сегодняшних событиях: что, как и во сколько происходило в больнице. Поэтапно.

– Не поняла, Валерия Петровна, - захлопав большими ресницами под очками, пролепетала девушка.
– Меня главврач попросил отвезти...

Но тут же осеклась, поймав красноречивый взгляд начмеда: «Что? Ты смеешь пререкаться? Не знаешь, кто в доме хозяин?»

– Ты возвращаешься на рабочее место, снимаешь верхнюю одежду и начинаешь писать отчет, - перейдя на «ты», отчеканила Лежнивец.
– Ночью в такое-то время была прекращена подача тепла в хирургический корпус. В это время в отделениях находилось столько-то больных. В такое-то время было принято решение об экстренной выписке выздоравливающих и экстренной эвакуации тяжелых пациентов. Ты меня поняла?

– Да, поняла... А у кого брать информацию?
– потупила взгляд девушка.

– У кого хочешь! Обзвони отделения, спроси у главного инженера. У тебя - ровно час, - взглянула начмед на циферблат над дверью.
– Пойдемте, Юрий Анисимович... Представляешь, с кем работать приходится? Секретарь! Ни рыба ни мясо! Чья она? Откуда взялась?

– Н-да, как-то мимо меня прошло, - посетовал Обухов.
– Упустил. Секретарша на место декретницы - не мой вопрос. Но я узнаю, кто такая... Ну что, постучать или так зайдем?
– подмигнул он Валерии Петровне у двери.

– Еще чего! Стучаться в свой же кабинет!
– фыркнула Лежнивец и нажала на ручку.

В полумраке кабинета в кресле сидел гость.

– А где же... Где же ваша Екатерина?
– включив свет и убедившись, что ее здесь нет, растерялся Юрий Анисимович.
– Неужели ее не пригласили?

– Пригласили, спасибо, - успокоил Генрих.
– Мы поговорили, и она ушла. Я вас дожидался. Извините, мне пора, - поднялся он.

– Поссорились?
– глянув на его грустное лицо, предположи;! Обухов.
– Бывает... Вы не расстраивайтесь, у беременных женщин, особенно на раннем сроке, такое сплошь и рядом, - принялся он успокаивать.
– Понимаете, идет перестройка организма: гормоны, эмоции... Валерия Петровна, вы подтвердите мои слова?
– многозначительно посмотрел он на начмеда.

– Да, конечно, - кивнула та.

Честно признаться, в душе она была рада, что журналистки в ее кабинете нет. Да пошла она! И Юрина затея со статьей ей не нравилась: если кто и должен писать, то только не Проскурина. Велика честь для такой писаки!

– Все мужчины рано или поздно с этим сталкиваются. Приходится терпеть, уважаемый. Поверьте, терпение рано или поздно бывает вознаграждено. Это я вам как отец двух детей говорю. Вот увидите: завтра все изменится!

– Не знаю, не уверен, - негромко ответил гость.
– Еще раз извините, мне пора.

– А вот уж нет!
– загородил проход Обухов.
– Валерия Петровна, а не выпить ли нам чаю? Вы присядьте, присядьте, - едва ли не силой усадил он Генриха в кресло.
– Очень бы хотелось вам помочь... Хотите, я с ней поговорю?