Бесконечность любви, бесконечность печали

– Хорошо, попробую.

– Ну, тогда я побежала, - встала Ольга.

Вовремя. В палату вернулась соседка с книгой в руках, вслед за ней вошла медсестра.

Махнув на прощанье рукой, Ольга скрылась за дверью.

– А вам не надо на осмотр?
– убрав капельницу, поинтересовалась девушка.

– Нет. Доктор посоветовала мне лежать.

– Ну, смотрите, - пожала та плечами.

– Хорошо, что эту Харламовну перевели, - укладываясь на кровать, вслух порадовалась соседка.

– Никто настроение не испортит, - и, смачно надкусив яблоко, тут же погрузилась в чтение...

– Валерия Петровна, там какой-то сумасшедший немец в двери ломится, - пролепетала по телефону секретарша главврача.

– Какой немец?
– начмед бросила недоуменный взгляд на сидевшего напротив в кресле мужчину.
– Полина, конкретнее можешь?

– Настоящий немец. С паспортом немецким. Правда, по-русски говорит. С поста охраны только что сообщили.

– И что он там делает?

– Кричит: мол, у него в больнице любимая женщина и, если ему не дадут с ней увидеться, будет жаловаться в Европейский суд по правам человека.

– А милиция что?

– А милиция не хочет с ним связываться. К тому же у него удостоверение прессы на иностранном языке. Угрожает - напишет вп все мировые агентства, что у нас концлагерь и больных пытают холодом.

– Журналист?
– Валерия Петровна нервно забарабанила пальцами по столу.
– Хорошо, я подумаю, как быть.

Положив трубку, Лежнивец на секунду призадумалась и тут же стала набирать номер.

– Что там?
– спросил мужчина, поставив на стол чашку с чаем.

– Да немец какой-то в больницу рвется. Женщина у него тут любимая!
– пересказала она.
– Лежит тут в гинекологии одна журналистка из «ВСЗ». Похоже, он вчера звонил из Германии, спрашивал, что с ней. Надо было мне ее утром гнать из больницы в три шеи! Сама понять не могу, что остановило. Сейчас сообщу куда следует. Пусть решают, что с ним делать.

– Немец тоже журналист?
– уточнил мужчина.
– ...Лера, клади трубку, - посоветовал он после небольшой паузы.
– Клади, клади, - повторил он и, поймав ее удивленный взгляд, сам нажал пальцем на рычаг.
– А теперь подумай: что тебе сейчас важнее - новый скандал или... пиар?

– То есть?
– непонимающе тряхнула головой Валерия.

– А то и есть! У тебя под рукой два журналиста, которые могут сделать для тебя большо-о-о-е дело!

– Не понимаю, Юрий, о каком деле ты говоришь, - раздраженно протянула Лежнивец и снова принялась набирать номер.
– Только-только санстанция ушла, комиссия съехала, журналистов и телевизионщиков под окнами пруд пруди, а ты тут...

– Лера, - вальяжно откинувшись к спинке стула, мужчина снисходительно улыбнулся.
– Ты не устаешь меня удивлять. Подумай: кто у тебя лежит в больнице? Журналистка популярной газеты!.. В гневе ты, конечно, прекрасна, но совсем перестаешь трезво мыслить.

Лежнивец опустила голову, выдержала паузу и убрала руку с телефона.

– Ладно, выкладывай, что ты задумал.

– Не я задумал, жизнь подсказала. Так кто, говоришь, этот немец? Кем он той журналистке приходится?

– Кто его знает. Может, жених. Она на сохранении лежит.

– Ага! Любовь-морковь, значит! Это же замечательно!
– воскликнул он.
– Ради любви люди идут на безумства, а если уж в этом замешаны дети!.. О-о-о, Лерочка, ты до сих пор не понимаешь, какие у тебя козыри? Почему бы не использовать эту журналистку?

– Как?

– Да проще простого, - жестом призвал он ее к себе, и парочка Заговорщицки склонилась над столом...

8.

Натянув до самых бровей вязаную шапку, Потюня сел в машину и завел двигатель. Мороз хоть и отпустил, но не давал о себе забыть, проникая через обувь, пуховик, меховые перчатки. Минус восемнадцать - это вам не Багамы! А ботинки, пуховик и перчатки непонятно где произведены. Скорее всего, в Китае, и на такие морозы уж точно не рассчитаны.

Эх, не надо было изображать из себя денди перед немцем, а влезть, как вчера, в старую проверенную дубленку да видавшую виды меховую шапку!

«Хорошо ему, - думал Вениамин, наблюдая за активностью Генриха перед входом в здание.
– Наверное, и обувь качественная, и мех натуральный. А вот то, что вообще без шапки, - это зря: уши уже побелели на морозе. И даже внимания не обращает. Молодой еще, и любовь греет».

Веню эта чудодейственная сила не грела уже давно. Разве только подогревала время от времени. Так что не только в плане одежды можно позавидовать немцу.

«Неужели так на Катю запал?
– продолжал Потюня развивать тему, в которой считал себя докой.
– А ведь киндер вполне может быть и от него. Но даже если и не от него, а он ее так любит... Всякое случается. Ну, запудрил этот полуолигарх Катюне мозги по ее беспредельной девственной глупости. Просто удобный момент подвернулся: муж изменил, подала на развод, с квартиры съехала, на душе раздрай, куча проблем на работе, машину разбили... Конечно, в такой ситуации кому не хочется к сильному плечу прислониться? Вот Ладышев и воспользовался. А ведь я как в воду смотрел, предупреждал: поматросит и бросит», - тяжело вздохнул он.

Пусть люди сколько угодно спорят, возможна ли дружба между мужчиной и женщиной, Веня стопроцентно уверен, что она есть. Взять, к примеру, его и Катю: знакомы уже больше десятка лет, все друг о друге знают, помогают друг другу по мере возможности. И никаких тебе романтических чувств! Наоборот, не затуманенная ими трезвость мысли боевой подруги всегда к твоим услугам. С ней в любой момент можно посоветоваться как с самым достойным представителем ее пола. Без водки, без сопутствующего в таких случаях мужского поиска сочувствия с классическим вопросом: «Ты меня понимаешь?»