Беспощадный дикарь

— Ты серьезно считаешь, что я могу причинить тебе такую глубокую боль, когда всегда лю… — Зажимаю рот, когда он снова прижимает меня к стене своим телом. Мы оба тяжело дышим. Я облизываю губы и наклоняю подбородок вверх. Его ищущий взгляд отслеживает это движение. — Я бы никогда не причинила тебе такой боли.

— Тогда почему ты нарушила свое обещание?

В голосе Фокса звучит страдание, и это вонзает нож в мой живот, и я содрогаюсь от того, что все в нем кажется разорванным в клочья. Он нес груз этой боли на своих плечах в течение десяти лет, и это убивает его.

Мне хочется взять на себя весь его гнев, горе и боль. Я вынесу всю тяжесть этого за него. Просто хочу забрать все это, чтобы он не казался таким ужасно испорченным миром.

Я протягиваю руку вверх и касаюсь лица. Его щека становится твердой, мускулы подрагивают под моей ладонью, но он не отстраняется и я ухватываюсь за вспышку надежды, которую он мне дает.

— Мне так жаль, я не хотела. Решимость наполняет меня, придавая сил и жду, пока он не встретит мой взгляд в тусклых тенях. — Мое сердце знает твое, Фокс Майкл Уайлдер. И всегда знало. Я никогда не забывала. — Понижаю голос. — А твое забыло меня?

— Нет. Никогда. — Это вырывается с прерывистым рычанием.

— Тогда ты должен знать, что я не предам твое доверие, чтобы причинить боль специально. Я не твой враг. Прости меня, Фокс.

Как только слова покидают меня, я обвиваю руками его шею и обнимаю. Он остается неподвижным в течение долгих секунд, и я крепко закрываю глаза, обнимая его еще крепче.

Медленно, его мускулистые руки обхватывают, пока он не сжимает меня в своих объятиях. Он зарывается руками в мое платье и обнимает.

Как будто он больше не привык к прикосновениям, как будто он не обнимался по-настоящему десять лет, когда я в последний раз обнимала его за то, что он прикрывал мне спину или смешил. Мое сердце сжимается, когда едва заметная дрожь сотрясает его широкую фигуру.

Из него вырывается тихий грубый звук, а затем он отстраняется, оставляя между нами расстояние. Он потирает рукой челюсть, а я прислоняюсь спиной к кирпичной стене, чтобы колени не подкосились. Я чувствую сдвиг, энергия очищается от того, что раньше висело в воздухе между нами, как яд.

Но когда он заговорил, низко и хрипло, мое сердце окончательно раскололось.

— Я больше не буду с тобой возиться. Теперь с этим покончено, и ты можешь жить своей жизнью. — Он делает паузу, резко дергая себя за грязные темные волосы. — Но мы не можем вернуть то, что у нас было раньше.

19 ФОКС

Неоспоримая искренность извинений Мэйзи застала врасплох, и я все еще чувствую эхо ее объятий несколько часов спустя посреди ночи. Это вызвало во мне глубокую тоску. Желание, чтобы не отстранялся так быстро, чтобы я продолжал держать ее и поцеловал еще раз.

Все эти годы я думал, что Мэйзи знала, что солгала и нарушила свое обещание, но она клянется, что не помнила, пока правда не выплыла наружу.

Я провожу ногтем большого пальца по нижней губе, глядя на ноутбук на журнальном столике.

Могу ли действительно поверить ей? Мое сердце колотится о грудную клетку, говоря мне, что я не могу доверять ей так легко. Она может повернуться и снова ударить в спину и это не то, что я смогу пережить во второй раз.

Я подавляю эти мысли и сжимаю шею. Она не могла подделать эту искренность.

Если я приму ее извинения… она действительно может снова стать моей ромашкой.

Как только эта мысль приходит в голову, моя грудь сжимается, и я прислоняюсь спиной к дивану. Сосредоточиться на том, что я получил от официанта в ресторане, невозможно. Я должен был использовать дубликат идентификационного значка, чтобы получить доступ в лабораторию Нексус изнутри и накопать компромат на Жаклин. Каждый раз, когда пытаюсь, я возвращаюсь к Мэйзи, так же неизбежно, как меняющиеся приливы и отливы океана, по которому я так скучаю.

И к ней.

Потому что я все еще скучаю по ней.

— Жалкий ублюдок, — бормочу я окружающим меня промышленным стенам.

Что-то сильно задело сегодня вечером, когда я стоял у входа в ресторан. За последние десять лет я сформировал свою вендетту вокруг всей семьи Ландри. Я наказывал Холдена и Мэйзи так же безжалостно, как хотел бы наказать их родителей, но когда сжал в пальцах ее подбородок и пристально посмотрел на них, все прояснилось.

Настоящей проблемой всегда были Ричард и Жаклин, а не мои старые друзья.

Я был настолько упрям и уверен в своей обиде на всю семью, что мог саботировать собственные усилия по их уничтожению. Вместо того чтобы тратить свое время на дерьмо на школьном дворе, с которым я набросился на Мэйзи, и на ниточки, за которые Кольт помог мне потянуть Холдена с его футбольным проектом, я должен был сосредоточить все свое внимание на двух людях, которые действительно приложили к этому руку.

Ненависть к Мэйзи за то, что она нарушила свое обещание, была старой болью ребенка, сломленного потерей и оторванного от единственных друзей, которые у меня были.

Я сглотнул комок в горле и потер жжение в груди.

Не затуманенный гневом и болью, я могу вспомнить тот день, когда нашел для нее дикую ромашку и отнес в гараж. Помню, как сильно хотел научиться ездить на папином Harley так быстро, как только мог, и представлял себе все места, куда я отвезу Мэйзи. У нас было запланировано столько приключений, включая самое главное, что я ей пообещал.

Когда-нибудь я женюсь на тебе.

Я провожу пальцами по губам и позволяю старой любви, которую испытывал к ней, разбиться о любовь, которая выросла на заднем плане, за каждой страстной мыслью, которую я когда-либо испытывал к ней.

Ненависть. Любовь. Предательство. Тоска.

Тайны этого города разорвали наш путь, но почему-то не смогли полностью уничтожить то, как глубоко связан с ней. Если бы я сказал ей об этом, она, вероятно, придумала бы этому название, например, судьба или предназначение. Мой рот искривляется в однобокой улыбке, когда я представляю, как насмехаюсь и говорю ей, что судьба — это для фантастических историй.

Теперь, когда я знаю, что она никогда не хотела причинить мне боль, чувство вины, похожее на осадок, поселяется глубоко в моем нутре. Я был таким засранцем по отношению к ней, охотился на нее ради спортивного интереса, как психованный ублюдок, в которого я себя превратил, накладывал на нее руки, саботировал ее успеваемость и социальное положение. Хотел, чтобы ей было больно, и я добился этого, доводя ее до страха и слез, когда она стойко сопротивлялась моим попыткам разрушить жизнь. Все потому, что она чертовски храбрая и не хотела ничего, кроме как заслужить мою дружбу.