Бесстрашная жертва

Коллин решил называть меня леди Элеонора Делакруа, в честь одной

из своих подруг детства, леди, которую он знал, живя у герцога Ривеншира.

Поскольку я уже привыкла жить под личиной закутанного в плащ бандита, мне было нетрудно сыграть роль кого-то еще. Оставалось надеяться, что

никто из гостей не знает настоящую Элеонору.

Миссис Хиггинс направилась к двери. Ее шаги, как и все, что она

делала, были тихими, внешность невзрачная: прямые седые волосы под

платком и скромная туника. Она выглядела так, словно жила в монастыре, а

не в замке.

Я снова с тоской взглянула на окно. Может Тэтч догадался, кто

захватил меня в плен, что именно лорд Гудрич выследил нас? Догадался или

нет, но, скорее всего, он вернулся к Бульдогу с известием о моем

исчезновении. В любом случае, мне надо послать им весточку, что я жива и

здорова.

Миссис Хиггинс широко распахнула дверь. Коллин вошел в комнату, держа одну руку за спиной. Бирюзово – золотой узор его туники и штанов

повторял цвет моего наряда, как будто он специально готовился.

Когда горничная отступила в сторону, чтобы продемонстрировать свою

работу, его улыбка медленно сменилась удивлением, приветствие застряло на

полуслове, и передо мной стоял совершенно ошарашенный человек. Моя

рука сначала кинулась к декольте, а потом к крошечным завитушкам у уха:

– Что-то не так?

Коллин закрыл рот и с трудом сглотнул.

– Я не могу припомнить ни одного случая, когда лорд Коллин потерял

бы дар речи, – сказала миссис Хиггинс с понимающей улыбкой.

– Наверное, мне все-таки следовало взглянуть в зеркало. – Я сделала

шаг назад. – Могу себе представить, как глупо я выгляжу.

– Нет, – вмешался Коллин, наконец, обретя дар речи. – Вы совсем не

выглядите глупо. Наоборот…

Его взгляд стал спускаться вниз по мне. Он осматривал каждый дюйм: от выреза до талии, от талии на юбку, которая ниспадала в форме

колокольчика и каскадом вливалась в блестящий ручей шлейфа на полу

позади меня. Когда его взгляд поднялся и встретился с моим, в глубине его

округлившихся глаз сиял благоговейный трепет и восхищение. Я сжала руки, чтобы сдержать дрожь. Пора было уже перестать вести себя как напуганная

кобыла.

Коллин тихими шагами, заглушаемые камышом на полу, направился ко

мне. Я была уверена, что окружающие слышали барабанную дробь моего

сердца.

Он встал прямо передо мной:

– Вы сногсшибательны, миледи.

Тепло удовольствия растеклось по мне, спустившись к пальцам ног, обутых в длинные заостренные пулены1. Я не понимала, почему его слова так

меня обрадовали, но факт оставался фактом. И обрадовали больше, чем мне

хотелось бы признать.

Он наклонился ближе, и прошептал мне в самое ухо:

– Вы такая красивая, Джулиана, – его дыхание коснулось

чувствительной кожи на моей шее.

От этой близости я перестала дышать. Отстранившись, я увидела, что

обычные для него веселые искорки в глазах куда-то пропали. Я не знала, что

1 Пулены (или кракове, или клювовидные башмаки) – мягкие кожаные башмаки без каблуков с

заострёнными носами, популярные в Европе в XIV–XV веках. Название обуви связано с тем, что такую

обувь носила делегация польской знати, посетившая Анну, жену английского короля Ричарда II.

делать. Мое собственное тело предавало меня, реагируя на него, отмечая его

красоту, наслаждаясь его комплиментами и желая, чтобы он снова и снова

прошептал мне что-нибудь на ухо.

– Значит, все не так плохо? – Я отошла и попыталась придать своему

голосу твердость. – Я соответствую вашим требованиям?

Я должна была держать себя в руках. Я не могла позволить ему увлечь

меня своими невероятными глазами и сладкими словами. Он взял меня за

руку. По его расплывшейся медленной улыбке и блеску в глазах я поняла, что он видел меня насквозь:

– Вы соответствовали моим требованиям даже в мужской тунике.

Он вытащил из-за спины руку и протянул мне ожерелье. Оно было не

вычурным, но элегантным: нить бриллиантов с большим каплевидным

бриллиантом в центре.

– Это для вас.

Я сдержала вздох:

– Я не надену такое дорогое украшение.

– Но я так хочу, чтобы вы надели его, – тихо проговорил он.

Я покачала головой:

– Я не могу.

– Пожалуйста. – С мольбой в глазах проговорил он.

Я не могла заставить себя снова взглянуть на ожерелье. Оно было

таким красивым! Красивее, чем все, что я носила с тех пор... с тех пор, как я

одевалась на балы. Отец всегда с удовольствием дарил мне драгоценности и

подарки, проявляя так свою любовь. При этом воспоминании у меня

защемило в груди. Это были мирные дни, наполненные радостью. Нам с

отцом всегда было так весело вместе, только вдвоем. До того дня, когда дядя

ворвался в нашу жизнь...

Коллин наклонился и тихо, чтобы миссис Хиггинс, стоявшая у двери, не услышала его, проговорил:

– В конце недели вы сможете оставить себе все драгоценности, которые я подарю вам.

Как я могла устоять? Я уйду не только с кошельком золота, но и

получу ожерелье.

– Хорошо, – сказала я, протягивая руку. – Я надену его, но только ради

того, чтобы потом оно смогло помочь нуждающимся.

Он не вложил его мне в руку, а поднес к шее:

– Можно я сам?

Он сделал знак головой, чтобы я повернулась, внутри все предательски

задрожало, и я быстро развернулась, не желая, чтобы он заметил это.

Ожерелье легло мне на шею. Холод и тяжесть украшения контрастировало с

мягкими, как птичьи перья, пальцами Коллина. Пытаясь справиться с

застежкой, в какой-то момент его пальцы дрогнули, и он коснулся кожи там, где локоны выпали из прически, в которую госпожа Хиггинс собрала мои