Безвыходное пособие для демиурга

– Ты пришел за ней. – это был даже не вопрос, а констатация факта.

Колдун смотрел мне в глаза. И от этого я не решался ударить. Все-таки, как бы там ни было, но когда-то он был магистром, человеком, пусть и другого склада мышления и иных возможностей. Ведь это мы, оперативники, пользуемся серебряными пулями да пси-векторами.

Мы, оперативники, делаем ставку на силу разума. У нас все имеет логическое обоснование. Любое паранормальное явление мы объясняем исходя из физических законов. Эйнштейн в наших головах всегда выше Шопенгауэра. А все потому, что мы, оперативники, – люди земные, и дела наши такие же.

Инквизиторы – они как полевые психиатры и военные священники. Они копаются в наших душах, ищут некие скрытые струны и мотивы поступков.

А вот магистры – они совсем другие. В их сознании физические законы – это лишь первая ступень в познании мира. Они смотрят на нас, на оперативников, как выпускники на первоклассников: снисходительно, но без усмешки. Кажется, что они знают нечто такое, что позволяет им не бояться ни талисманов, ни заклятий, ни пуль, ни самой смерти. И, если честно, мне всегда казалось, что все магистры слегка чокнутые.

– Знаешь, дозорный. – сказал колдун, даже не пытаясь подняться, словно экономя последние силы. – А ведь «Некрономикону» живые не служат. Он призвал тебя только потому, что я поднял бунт, потому что я до сих пор противлюсь его воле.

Я вдруг понял, что бывший магистр прав. Если бы не этот дьявольский фолиант, дверь в квартиру никогда бы не открылась, и мой соперник непременно применил бы что-то из своих запретных штучек, он бы не напал на меня с пустыми руками, и его не удалось бы просто кинуть через плечо.

– Пока ты не коснулся книги, пока не стал ее хранителем, убить меня не удастся. – магистр криво усмехнулся. – Впрочем, это все равно. Мне не удастся выжить, потому что я уже во власти «Некрономикона». И сердце мое разъедает та же ревность, что мучила предыдущих хранителей. Ведь это «Некрономикон» владеет нами, а мы все его любим страстно и безответно. Скоро ты это узнаешь сам.

С кухни хлынул яркий синий свет, явно идущий с улицы.

Я отскочил к стене.

– Это всего лишь короткое замыкание, дозорный. Мой последний маленький подвиг. Провод перегорит и упадет. Погаснут все уличные фонари в округе. Думаю, Даниил Иванович поймет и оценит мою последнюю шутку. Он ведь, наверняка, в городе? Все только и хотят подловить меня на незаконном использовании магии. Идиоты!

За окном искрили голубые вспышки. Это обломленная ветка упала на провода и оттягивала их к земле. Никакого чуда в этом не было. Я видел только глупое бахвальство сумасшедшего.

Я шагнул навстречу колдуну. Все, игра в кошки-мышки закончена.

Вдруг снова сгустился магический сумрак. Но я лишь через секунду понял, что из-под пальцев врага больше не бьет серебристый свет. Я еще тогда подумал, что сердце Данко погасло.

Магистр так и умер, полусидя, привалившись спиной к стене, с открытыми глазами. На мгновение мне даже померещилось, что мертвец сейчас вздрогнет и, как в худших фильмах ужасов, потянет ко мне свои костлявые руки.

За окном рвущиеся провода устроили целую канонаду с фейерверком, они салютовали в честь погибшего магистра.

Да, этот месяц ознаменовался тем, что мне второй раз приходиться ради торжества нашего дела в буквальном смысле слова переступать через трупы неудачливых соперников. И вся моя жизнь вертелась вокруг одной книги.

А, может быть, «Некрономикону» подвластны и исторические судьбы стран и наций? От этих мыслей было немного жутко. Но зов фолианта нарастал с каждой секундой. Меня неумолимо влекло в зал.

Теперь я не мог развернуться и уйти. Я не мог и оставаться на месте. Только здесь, рядом с гримуаром, я начал осознавать, в какую бездну меня втянуло!

«Некрономикон» сам намечает себе очередную жертву, сам находит человека, и уже не отпускает. Никогда.

Я переступил через магистра.

Дверь на балкон была распахнута, и я видел, как по проводам голубой змейкой пробежал огонь, как он пережег оба конца пятиметрового жгута, который, наверняка плясал и изгибался потом на земле, потому что вспышки еще какое-то время озаряли сгущающийся мрак.

Я шагнул к столу. Здесь лежал раскрытый дипломат и горбился древний, перемотанный скотчем, телефон.

Я уже догадался, что «Некрономикон» здесь, в двух шагах от меня, но книгу я еще не видел, обзор мне закрывала крышка дипломата.

Я коснулся стола, и сердце вдруг тревожно кольнуло. Вернее – обожгло. Я тряхнул головой и потрогал грудь: в самом деле, горячо. Это же мой талисман. Но с чего это серебро раскалилось так, что жжет сквозь одежду?

От легкого хлопка по нагрудному карману рубашки ладонь моя засветилась тем же серебристым сиянием, что до последнего мгновения билось из-под пальцев магистра.

И я все понял! Пока плавится защитный талисман, каждый из нас в состоянии совершить поступок. Любой. Теоретически можно даже сжечь проклятый «Некрономикон».

Но если книге не смог противостоять магистр, на что надеяться мне, дозорному?

Я понял, что ни в коем случае нельзя смотреть на дьявольский фолиант. Иначе волю совсем парализует. У меня был единственный шанс не прикасаться к книге и не видеть ее: захлопнуть дипломат, и я этим воспользовался. Я щелкнул замками. А потом я наложил сверху печать Соломона. Впервые в жизни.

Конечно, нас этому учили, но раньше мне казалось глупостью рисовать рукой в воздухе всяческие символы.

От пальцев в сумраке зажглась тоненькая голубая нить. Я впервые увидел, как, на самом деле, действует магия. Из меня паутинкой тянулся след, который застывал в воздухе и, повторяя движение моей руки, образовывал рисунок защитной печати.

Округлившийся символ повис. Я заворожено смотрел на только что созданную магическую печать.

Три года обучения так и не дали мне осознания возможности подобных чудес.

А потом я трижды дунул.

Печать качнулась и упала на крышку дипломата, она вдруг увеличилась, обхватила кожу со всех сторон и защелкнулась, как капкан.

И сразу стало светлее.

Я сел на кровать, привалился спиной к стене.

Господи, как я устал!

И вдруг зазвонил телефон. Значит, магистр действовал не один. Я поднял трубку.

– Игорь, ты жив? – это был голос «серого кардинала» Ордена, правой руки гофмейстера. – Павел Александрович, если не узнал.

– Ага. – ответил я. – В смысле: жив, узнал.