Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

Тося охраняла склад с продуктами, сегодня была ее смена. Массивное здание из красного старинного кирпича с крепкими металлическими дверями, каждая из которых закрывалась на два больших амбарных замка, располагалось на возвышенности на самом берегу правого притока Волги. До революции в кирпичных сухих амбарах купец Чивилихин хранил зерно, сплавляя его на многочисленных баржах по Которосли, потом по широкой могучей Волге аж до самого Нижнего Новгорода. Теперь советская власть хранила в огромных приземистых амбарах продукты, предназначенные для граждан послевоенного Ярославля.

Полчаса назад у сторожихи закончилась вода в чайнике, идти к водопроводу было далеко, и она на минуту отлучилась из своей каморки, чтобы набрать для чая воды из реки, протекавшей рядом. Оставив одноствольное ружье прислоненным к стене, Тося подхватила порожний чайник и проворно выбежала из сторожки. И вот на тебе…

Женщина испуганно присела, замочив зажатый между ног подол, до рези в глазах вглядываясь во вновь сомкнувшуюся перед ней темноту, очень похожую на рыхло натянутое серое полотно. Переживая, что неизвестные люди могут ее обнаружить, и вместе с тем с нетерпением дожидаясь, когда выйдет луна, чтобы окончательно увериться в своих подозрениях, Тося находилась в сильном душевном волнении. Она отчетливо слышала, как лодки, с хрустом кроша днищем гальку, пристали к берегу, потом до нее донеслись хлюпающие звуки шагов по воде, тихий говор и дружный выдох, вырвавшийся из глоток нескольких мужиков, вытягивающих лодки на берег, чтобы их случайно не унесло каким ни есть, а течением.

Неожиданно в просвете плывущих темных облаков на миг выглянула луна, напугав женщину не менее, чем прибывшие на лодках чужаки; она стремительно присела в воду по горло. От охватившего холода у нее тотчас сдавило грудь.

– Чтой-то?! – сдавленно, одними губами вскрикнула бледная как мел Тося. – Неужто бандиты?

Выронив из ослабевших пальцев наполненный водой чайник, женщина стала на четвереньки; упираясь ладонями в песчаное дно, проворно двинулась на коленках к берегу, горячечным шепотком читая про себя тут же на ходу придуманную молитву:

– Спаси и сохрани, Боже Иисусе Христе… Спаси и помилуй рабу дурную…

Сторожиха выбралась на берег, поднялась и, пригнувшись, во всю прыть побежала по речной косе, неловко размахивая руками, вдавливая босыми ногами мокрый песок, начисто забыв в минуту опасности про свои резиновые боты, оставшиеся валяться возле кромки воды. В голове у нее сейчас билась попавшим в силки стрепетом единственная мысль: успеть сообщить в милицию, что прибывшие на лодках налетчики готовятся грабить вверенный ей склад с продуктами.

Добежав до высокого берега, женщина полезла по склону, лихорадочно цепляясь скрюченными пальцами за землю, горстями выдирая дерн, обрывая метелки, то и дело оскальзываясь босыми ногами на влажной траве, поминутно оглядываясь с испугом назад, где следом за ней воровским шагом друг за другом двигались бандиты.

С неимоверным трудом выбравшись наверх, уже не скрываясь, Тося побежала к сторожке. Влетев внутрь, со страхом в груди, затмевающим последние остатки разума, она схватила эбонитовую трубку с висевшего на стене телефонного аппарата и принялась лихорадочно набирать номер отделения милиции. Неожиданно ее бегающий взгляд упал на стоявшую на столе горевшую лампу. До смерти перепугавшись, что ее колеблющийся свет в окне заметят с реки бандиты, женщина метнулась к лампе, оставив болтаться трубку на проводе.

– Дежурный, старший сержант Валехин слушает! – басовитым голосом неожиданно проговорили в трубке. – Алло, алло, я вас не слышу. Перезвоните, пожалуйста.

Пока Тося задувала фитиль и в темноте нашаривала трубку, дежурный Валехин разъединил связь.

– Мать моя женщина, – пробормотала расстроенно сторожиха.

Она торопливо вернулась к столу, повалив по дороге тяжелый табурет, и принялась впотьмах на ощупь искать на столе коробок со спичками. Наконец ее рука наткнулась на коробок; судорожно вцепившись в него пальцами, Тося поспешно бросилась опять к телефону, но на полпути запнулась о валявшийся на полу табурет и упала на бок, больно ударившись ребром об острый угол.

– Да чтоб тебя!.. – выругалась женщина.

Охая от нестерпимой боли в боку, она все же нашла в себе силы подняться. Чиркая спичками, скупо освещая тесную сторожку колеблющимся пламенем спичек, Тося принялась вновь набирать номер телефона. Спички то и дело ломались в трясущихся от страха пальцах, и она не сразу сумела набрать нужные цифры.

Тем временем бандиты наткнулись на берегу на резиновые боты, впопыхах оставленные перепуганной сторожихой.

– Что за дела? – басом вполголоса проговорил рослый мужик, обросший черной косматой бородой и волосами, с недоумением рассматривая в тусклом свете далекой луны подобранный им левый бот. – Это как надо понимать?

Он озадаченно, с шумом поскреб затылок, хмуря кустистые брови, туго соображая, откуда они могли здесь взяться среди ночи. Косматый мужик смотрелся довольно колоритно, одетый совсем не по-летнему: в ватную телогрейку и в ватные же штаны, и в придачу в валенки с литыми самодельными галошами. Всем своим необычным видом он напоминал древнего крестьянина из какой-нибудь российской глубинки века этак семнадцатого. Единственное, что еще могло как-то определить, что он из настоящего времени, так это перекинутый через его кряжистое плечо немецкий автомат «шмайсер».

– Ну-ка, дай сюда, – потребовал Веретено, который сегодня был у налетчиков за старшего и особо с приятелями не церемонился, зная, что, если дело сорвется, спросят с него. – Вцепился своими клешнями.

Он грубо вырвал ботик из его огромных, корявых от постоянного соприкосновения с сапожной дратвой рук, которые и руками-то назвать нельзя, если только лапищами. Судя по въевшемуся в кожу черному вару, можно было предположить, что мужик на самом деле трудился когда-то сапожником.

Веретено сноровисто осмотрел женский ботик, даже зачем-то сунул внутрь руку, потом быстро взглянул в сторону склада, к которому примыкала крошечная сторожка. Заметив, что в окошке погас свет, а через несколько мгновений слабый огонек стал периодически загораться и гаснуть, Веретено сразу догадался, что там происходит. От мысли, что в любую минуту может нагрянуть милиция, у него от негодования злобно повело щеку.

– Сука, – проговорил он, уже заранее всем своим бандитским существом ненавидя сторожиху, которой в полночь вдруг потребовалось идти на реку за водой и случайно увидеть, как они со всеми предосторожностями подходили на лодках к берегу. – Лиходей, – негромко окликнул он своего дружка, – ты на ходу легкий, давай, быстро к сторожке. Там эта лярва ментов вызывает. Вали ее, суку. Не то нас самих завалят.

– Усе сделаю в лучшем виде, – заверил Лиходей, кровожадно раздувая ноздри; быстро извлек из кармана кастет, ловко всунул в отверстия пальцы, и, ударив шишкастыми выступами в раскрытую правую ладонь, зачем-то пригнувшись, побежал к сторожке и через мгновенье растворился в темноте.

Проводив исподлобья хмурым взглядом его поджарую стремительную фигуру, Веретено обвел столпившихся возле него бандитов холодными глазами, в которых, как у волка, отражалась, мерцая, круглая пятнистая луна.

– Значит так, мужики, – начал он тихим зловещим голосом, с каждым сказанным словом распаляя себя все больше и больше, без особой необходимости размахивая длинными, как плети, руками, – Косьма фомкой раскурочивает замки, Чума следит, чтобы нас не застали менты, если эта сука все же успела куда надо звякнуть, Илюха с Дохлым и с другими корешами выносят товар и грузят на лодки, и мы быстро уходим. Некогда нам тут сопли разводить. Двигаем, парни!