Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

Сема Абрамс, распсиховавшись, нервным движением вывернул карманы брюк наизнанку, затем карманы пиджака и даже не поленился вывернуть внутренний карман.

– И где же вы увидели кошелек, гражданин начальник? – язвительно поинтересовался рецидивист-карманник. – Или вы перетрудились, и сон увидели плохой? Бывает, я не в претензии, – великодушно заметил он и уже сам громко обратился к той женщине, которую только что собирался обокрасть: – Гражданочка, проверьте свою сумочку!

Но женщина и без него уже лихорадочно копалась в сумке, как только услышала слова Леонтия о том, что она лишилась крупной суммы. Переворошив внутри все, что там находилось, она вскинула голову, глядя на Семенова выпуклыми, как два вареных яйца, крашеными без меры глазами.

– У меня ничего не пропало… – рассеянно призналась она, с трудом сглотнув пересохшим горлом. – Все на месте…

Семенов, еще не веря, что он так лопухнулся, сноровисто похлопал Семь Копеек по вывернутым карманам, потом за поясом, затем присел на корточки и тщательно обшарил его носки, надеясь, что хитромудрый карманник хоть что-нибудь туда спрятал. Но Сема Абрамс, по всему видно, только что заступил на свою опасную работу, еще не успел никого обнести, поэтому и держался настолько спокойно.

– Ошибочка вышла, – неохотно признался Леонтий, донельзя смущенный тем представлением, которое он тут устроил. – Но ты, гад, имей в виду, что я тебя все равно поймаю, и отправлю в Магадан на стройку века, – со злым выражением на красном от волнения лице пообещал он и на полном ходу выпрыгнул из трамвая.

– Несомненно, – не стал спорить предусмотрительный Сема Абрамс, снял шляпу и насмешливо раскланялся, свесившись в дверь, держась одной рукой за металлический поручень. – До встречи, гражданин начальник!

Очутившись на улице в полном одиночестве, Леонтий зло пробормотал, имея в виду словоохотливую кондукторшу:

– Дура баба!

Он ожесточенно сплюнул и размашисто зашагал в сторону общаги, которая находилась неподалеку.

«Кто тебя за язык тянул, – размышлял он, яростно топая каблуками ботинок по щербатому асфальту так, что глухое эхо от его шагов было слышно далеко окрест. – Всего пары минут не хватило, чтобы задержать этого деятеля с поличным. А она, дура, раскаркалась. Только опозорился перед законопослушными гражданами. Теперь каждый ярославец будет в меня пальцем тыкать, мол, это тот самый придурок, который отличился в поимке вора. А там, глядишь, и в Управе узнают, засмеют. И кого? Едва ли не лучшего сотрудника МУРа, Леонтия Семенова. Застрелиться, что ль?»

Некоторое время Семенов шагал, старательно отгоняя от себя невеселые мысли, которые чуть не привели его к самоубийству, потом резко остановился и выбросил перед собой кулак, сжатый в фигуру, именуемую фигой.

– А вот выкуси, паршивый семишник! – громко сказал он и сам испугался своего грубого голоса, быстро оглянулся по сторонам и, уже сбавив голос едва ли не до шепота, договорил: – Прищучу, мало не покажется. Бойся меня… Сема Абрамс. Ты теперь по жизни мой личный враг!

Леонтий прибавил шаг и вскоре уже подходил к общежитию. Горевшая еще вчера у парадного входа тусклая лампочка сегодня напрочь отсутствовала, отчего в темноте трехэтажный, с замысловатыми завитушками на карнизе старинный особняк выглядел мрачной коробкой.

– Вот сволочи, – вполголоса выругался, не сдержавшись, Семенов. – Даже здесь воруют. И небось кто-нибудь из своих, чтобы в комнате заменить перегоревшую лампочку.

Злой от недавней стычки с обхитрившим его карманником и от пропажи злополучной лампочки, он хотел было распечь дежурившего на входе молоденького сержанта, но тотчас передумал: лень было ночью затевать никчемный разговор, да и усталость все же брала свое, и Леонтий молча прошел мимо, кивнув милиционеру.

В здании стояла гробовая тишина. Стараясь особо не греметь ботинками, хмурый Леонтий торопливо прошел по гулкому коридору в свою комнату. Жрать хоть и сильно хотелось, но разогревать чайник тоже было лень; не зажигая света, он на ощупь достал с полки давнишний уже зачерствелый кусок хлеба и, как был в одежде, плюхнулся на жалобно скрипнувшую под ним кровать. Закинув ноги в пыльных ботинках на спинку, Леонтий принялся без особой охоты грызть сухарь, глядя воспаленными от недосыпа глазами в бледный при свете луны потолок, по которому изредка скользили блеклые лучи от фар проезжающих по улице машин.

Неизвестно, как долго он лежал, механически двигая челюстями, находясь в каком-то пограничном состоянии между дремой и явью, но в какой-то момент все же успел для себя машинально отметить, что в очередной раз лучи перестали двигаться по потолку, замерли на месте. А это, несомненно, означало одно: машина остановилась возле общежития. Через пару минут в коридоре раздались громкие шаги; человек, как видно, очень торопился, времени соблюдать покой усталых жильцов ему было некогда. Шаги приближались с нарастающим грохотом и вскоре в его дверь оглушающе громко забарабанили кулаком.

– Да, – в полный голос отозвался Семенов. – Открыто.

В комнату, громыхнув сапогами по деревянному полу, вошел, судя по силуэту фуражки, милиционер и нерешительно остановился у порога. Потом послышалось шуршание ладони по отставшим от стены обоям, нащупывающей выключатель.

– Товарищ старший лейтенант, – раздался в темноте знакомый голос младшего лейтенанта Заворыкина, молодого оперативника из ОББ, который дежурил в эту ночь в оперативной группе. – За вами приказали заехать. На склады, расположенные на берегу Которосли, напали бандиты…

Загорелся свет, Леонтий, жмуря глаза, сел на кровати, отложив недоеденный хлеб; энергично потряс головой, разгоняя остатки сонливости.

– …Сторожиха Емельянова недавно звонила, а потом куда-то пропала… не отвечает… Должно быть, эти сволочи ее убили. Собирайтесь.

Семенов вынул из-под подушки служебный ТТ, на ходу засовывая его в облезлую кобуру, широко шагнул к двери и бросил:

– Пошли!

Они скорым шагом направились к лестничному пролету, спустились вниз.

На улице их ждала с заведенным мотором крытая брезентом американская машина «студебеккер», служившая основным разъездным транспортным средством. Трехосный «студер», как его на русский манер называли фронтовики, имел высокую проходимость и пользовался в Управе почетом и уважением, потому что на нем можно было по любому бездорожью добраться в любую часть Ярославской области.

– Товарищ старший лейтенант, – окликнул не поспевавший за ним Заворыкин, – в кабине свободно.

– Я в кузов, – ответил с заметной досадой Семенов, подумав о том, что сотрудники специально не стали садиться рядом с водителем, чтобы предоставить шикарное место оперативнику из МУРа. – В кузов! – повторил он уже более сурово.

– Как знаете, – не стал настаивать сговорчивый Заворыкин и разместился в кабине сам, с довольным видом поглядывая в лобовое окно, очевидно, чувствуя себя в эту минуту старшим оперативной группы.

Ступив на фаркоп, Семенов ловко перекинул слегка раздобревшее тело через борт. В кузове, нахохлившись, словно большие зеленые птицы, кутаясь в плащ-палатки, сидели на скамейке шесть сотрудников. У них были хмурые лица.

– Семенов, – негромко обратился к нему сидевший у борта усатый милиционер в годах, старший лейтенант Володя Никишин, как видно, желая немного разрядить не совсем благостную обстановку, – ну ты и сиганул! Прямо как настоящий кузнечик!

Но его шутка не была принята людьми, безмерно уставшими от каждодневной напряженной работы, никто даже не шелохнулся. Леонтий тоже не был расположен к разговору и, неохотно ответив что-то нечленораздельное, занял место около потеснившегося шутника-неудачника. Сидевший спиной к кабине татарин лейтенант Олег Мухаматулин нетерпеливо стукнул локтем в заднее окно, и машина, взревев мощным мотором, тяжело тронулась с места. Люди разом покачнулись и опять замерли, угрюмо глядя перед собой.