Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
– Все-таки вытащил… – пробормотал, недобро усмехнувшись, Лиходей, как видно, очень недовольный этим обстоятельством. – За-ме-ча-тельно…
Его глаза блуждающе скользнули по лодке, по настороженным лицам находившихся в ней бандитов и вновь остановились на Илье. Он минуту сверлил его взглядом, затем с трудом поднялся, опираясь на мешки, сел. Страдальчески морща лицо, Лиходей осторожно потер пострадавшую от сильного удара ребром ладони шею, не сводя ненавистного взгляда с невозмутимо сидевшего на своих поджатых ногах Ильи, будто его это никоим образом не касалось.
– Напрасно ты думаешь, что
Обычно добрые глаза Журавлева вдруг потемнели, стали холодными и колючими. Он сузил веки до такой степени, что его зрачки стали едва видны сквозь щелки морщинистой кожи век.
– Не забудь записать свои подлючие слова на мой счет, – не повышая голоса, ответил Илья с такими суровыми интонациями, что окружающим бандитам стало доходчиво понятно, что этот парень постоять за себя умеет. – Не то забудешь… А я уж как-нибудь смогу разобраться с твоими угрозами… Я на таких, как ты, на фронте нагляделся… Они у меня вот где. – Илья коротко чиркнул ребром ладони по своему острому кадыку. – Уяснил?
Через минуту клубившийся над рекой белесый с розовыми и фиолетовыми оттенками густой туман, медленно накатывающийся с южной стороны, подсвеченный пока еще не греющим солнцем, окончательно поглотил лодку, словно она растворилась в жидкой молочной мгле, как кошмарное привидение.
– Шлепнуть бы их из винтовки Мосина и все дела, – с сожалением произнес Никишин, глядя расстроенно, как исчезает лодка с бандитами. – Только где ее взять.
– Ушли, – трагическим голосом обронил Мухаматулин, вторя товарищу, как видно, во всем согласный с его мнением, с досадой ударил себя руками по бедрам. – Вот сколько раз говорили, чтобы винтовку с собой брать. «От нее одна морока», – косноязычно передразнил он кого-то. – А теперь такой замечательный случай вряд ли когда представится.
На восходе солнца стало еще прохладнее. Семенов зябко передернул плечами. А может, вовсе и не от холода, а было это непроизвольное движение нервное, что напрямую касалось Ильи Журавлева.
«С винтовкой, глядишь, уже и моего Илюху завалили бы, – с кислой миной на расстроенном лице оттого, что бандиты все же смогли скрыться, но в глубине души очень довольный, что Журавлев оперативно сумел внедриться в банду, подумал Семенов. – Не будешь же всех подряд посвящать в секретный план. – И тотчас обеспокоенный, что связь с ним до сих пор отсутствует, принялся усиленно размышлять, как ее наладить, в который уже раз мысленно хваля отличившегося лейтенанта из Тамбова: – Толковый парень».
– Одно радует, – глухо пробормотал Сиротин, пряча служебный ТТ в потертую кожаную кобуру, – что троих бандитов мы все же завалили…
– Это да, – мигом отозвался Барсуков, который никак еще не мог отойти от того, что на его глазах застрелили молодого оперативника. – Только этим Заворыкина уже не вернешь.
Сиротин быстро взглянул на водителя, и его цыганистые чернявые брови грозно сошлись над переносицей,
глубоко ввалившиеся от усталости глаза полыхнули таким непокорным огнем, что у Барсукова по спине невольно пробежал леденящий озноб, как будто он долгое время находился на сильном морозе.– Барсуков, – отчетливо разделяя слова, сказал капитан, – они за все ответят своей головой. Можешь в этом не сомневаться, Барсуков. А мое слово, как всем известно, это как… как… – он не мог найти более подходящего сравнения, чтобы сотрудникам стало ясно, что он от своих слов никогда не отступится и неотвратимое наказание обязательно настигнет и покарает преступников, – как… железный штырь. Если его вбить в стену, то обратно хрен ты его, Барсуков, вытащишь. Это тебе понятно?
– Понятно, – буркнул Барсуков.
– Ну и закройся, – резко ответил Сиротин, переживавший из-за гибели своего сотрудника младшего лейтенанта Заворыкина не менее водителя, а то и намного больше. Он тяжко и протяжно вздохнул, слабо, как будто в недавней перестрелке растерял всю энергию, хлопнул ладонью по спине Барсукова, болезненно сморщив лицо, угрюмо сказал: – Пошли.
Сгорбившись от внезапно свалившегося на него горя из-за утраты молодого и перспективного оперативника, Сиротин направился к машине, по-стариковски волоча ноги в сапогах. У прошитой пулями кабины он остановился, исподлобья вглядываясь в обескровленное и от этого очень бледное лицо Заворыкина, уже отмеченное печатью смерти: возле скулы, утром еще румяной и свежей, темнело коричневатое пятно, свойственное трупу.
– Выньте его… Колю.
Никишин и Барсуков бережно достали Заворыкина из кабины, положили на плащ-палатку, предусмотрительно расстеленную Мухаматулиным на влажной от росы траве, чтобы не было ему холодно. Парень лежал, неестественно вытянувшись, как будто после смерти стал больше ростом, умиротворенно глядя на стоявших вокруг него товарищей потускневшими, но все еще синими, как васильки, глазами.
– Прощай, Коля, – произнес через силу Сиротин, разомкнув спекшиеся от сухости губы, и обессиленным жестом руки снял с головы милицейскую фуражку. – Ты был настоящим другом, и память о тебе навечно останется в наших горячих сердцах.
Сиротин опять тяжко вздохнул, потом нахлобучил фуражу по самые брови, круто повернулся и размашисто зашагал к сторожке, откуда уже несколько минут пытался до него докричаться судмедэксперт Шамиль Янгалычев. Он стоял в дверях и настойчиво махал капитану рукой, сильно озадаченный видом ужасной картины убийства Тоси Емельяновой, увиденной им в тесной каморке, где ютились сторожа.
– Заворыкина завернуть в плащ-палатку и разместить в кузове, – уже на ходу распорядился Семенов, – а бандитам вызвать труповозку.
– Связи нет, – угрюмо сказал Семенов, который уже успел побывать в сторожке. – Телефон оборван.
– Тогда их тоже в кузов, – зло обронил Сиротин. – Да не церемоньтесь с ними… сволочами.
Янгалычев нетерпеливо пошел навстречу капитану, еще издали горячо делясь с ним своими первыми впечатлениями от осмотра места убийства сторожихи, которую ударили кастетом в хрупкий висок. Его очки в железной оправе, сползшие на кончик носа, могли в любой момент свалиться от неосторожного движения – настолько он был в эту минуту взвинчен.