Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
– Из Европы возвращаются, - сказал Васильков. – Видите, на бортах белой краской написаны буквенные обозначения?
– Есть такое дело. Последние буквы «П», «Л», значит пересекали Польско-советскую границу. На расформирование небось едут, потому никакой секретности.
При ближайшем рассмотрении, техника действительно выглядела неважнецки – пробоины, вмятины и сколы от пуль, щитки на некоторых орудиях вырваны, от заводской тёмно-зелёной краски почти ничего не осталось.
– А я полагал наших бойцов по железке возвращают, - подивился водитель.
– Возвращают, только на всех эшелонов не хватает. С мая месяца по репарации с Германии вывозят технику, станки, стройматериалы,
Помолчав, Павел Гордеевич вздохнул:
– Много их кажись, цельная дивизия, придётся обождать.
Делать было нечего Костя Ким попросил Егорова продолжить рассказ.
– …Мне тоже пришлось заниматься поиском того аппарата, - затушил Василий окурок о каблук ботинка.
– Изучили мы маршрут грузовика и в одном из городских кварталов заметили ватагу пацанов, цеплявшихся крюками за проезжавшие машины. Самые отважные и ловкие запрыгивали в кузова и сбрасывали дружкам различные вещи. Одного поймали, припугнули судом военного времени, ну он раскололся. Сказал, что некий Ванька на прошлой неделе вытащил из грузовика непонятную машинку, нашли этого Ваньку, тот особо и не отпирался - ну вытащил какую-то ерунду, поиграл, покрутил и выбросил за ненадобностью в подвал, пустующего магазина.
– Во дают сорванцы, - подивился Костя.
– Отыскали аппарат?
– Отыскали, в том самом подвале, под магазином. И спасли, между прочим, конвоиров от смерти, - засмеялся Егоров.
Это была не вся история, он хотел было продолжить, но тут у правого борта тарантаса мелькнула тень. В ту же секунду в проём сдвинутого окошка, влетел тёмный предмет, вскользь задевший голову Василия. Тот вскрикнул, схватился руками за темечко и начал заваливаться в проход между сидений. Предмет же, изменив направление, поскакал по полу в переднюю часть салона. Никто, из сидящих в тарантасе не понял, что произошло. Никто, кроме Василькова. Резким толчком, он уложив на сиденье Костю, прыгнул к Егорову, схватил его за пиджак и рванул назад, подальше от, крутившейся под ногами Павла Гордеевич, гранаты.
Глава двенадцатая
Варшавская разведшкола – Москва; декабрь 1941 – июнь 1942 года
– Да уж, в Польше всяко поспокойнее, чем Сталинском лагере под названием СССР. Не, мне тут нравится, - улыбаясь зимнему солнышку, рассказывал Амбал.
– Зима тёплая, продукты хорошие, яблок хоть обожрись. Я решил тут остаться.
– Как же ты здесь останешься? Окончишь школу и забросят куда-нибудь, - возразил Мишка.
Старый кореш хитро прищурился:
– А я попытаю счастье. Способ один имеется, говорят работает.
– Поделишься?
– Тебе скажу. На самом деле никаких секретов нет, я хожу на занятия вместе с группой, но успехов в учёбе не выказываю, во всём разбираюсь, всё понимаю, даже получше остальных разбираюсь, но делаю вид, что туповат…
После санобработки, коротко стриженный, начисто вымытый в душевой и осмотренный с ног до головы пятью медицинскими специалистами, Мишка получил по своим размерам нижнее белье, немецкую полевую форму, сапоги, головной убор и даже два носовых платка. Всё было новеньким, пахло вещевым складом.
Переодевшись, он предстал перед лейтенантом, тот оглядел его, поправил пилотку, затянул потуже ремень и кивнул:
– Good, folgen sie mir. (с немецкого – хорошо, следуйте за мной).
И лично отвёл новичка в предварительный лагерь, где передал командиру, только что сформированного подразделения.
– …Но тебя могут отчислить из школы и отправить в концлагерь, - напомнил корешу Протасов.
– Хрена с два меня
туда отправят, - засмеялся Амбал и показал треугольную нашивку на рукаве. – Видал!?– Что это?
– Месяц назад меня назначили старшим учебной группы, а не так давно дали ефрейтора и всё потому, что я выкладываюсь по полной на хозяйственной работе, ну и дисциплина в группе что надо. Усёк?
Мишка на пару секунд задумался, пожал плечами, предположил:
– Думаешь им нужны в тылу хорошие младшие командиры?
– Верняк, в этой школе есть несколько тёплых должностей: кладовщики, заведующий санитарным блоком, начальник столовой, в самый край санитаром или во взвод внутренней охраны. Все эти фанфароны постоянно при деле, их никуда не отправляют.
– А они из бывших курсантов?
– Верняк, почти все. Я уже наводил справки, в этой школе только администрация, офицеры и инструкторский состав из немчуры, остальные из наших - из курсантов. Вообще мало охотников возвращаться на родину - человек пять идейных наберётся из сотни, а прочая шобла согласилась пройти эту школу, чтоб не чалиться в лагере на жидкой баланде.
Амбал сам нашёл Протасова в предварительном лагере, внутренняя охрана его хорошо знала и пропустила без лишних вопросов. В лагере проныра-недоросток ориентировался как в своём родном Московском районе - от Таганки до Волочаевкой, потому сыскать новичка в свежем подразделении ему не составило труда.
Дождавшись окончания построения, он угостил помощника командира взвода сигаретами и забрал на полчаса своего кореша. Обосновавшись в ближайшей курилке они принялись наперебой рассказывать друг другу о том, что произошло после налёта на инкассатора.
Протасов был буквально сражён внезапным появлением Амбала, которого он считал погибшим. Даже разговаривая с ним, он ещё с четверть часа не верил в реальность происходящего.
– Как же так? Мы же бежали рядом, я же видел как ты запнулся, грохнулся плашмя и лежал неподвижно. Пока меня, с раненой ногой, не огрели наганом по жбану, - горячился он.
– Было, было, - усмехался в ответ кореш. – Про Куцего знаю точно, помер там же, у магазина, а меня в спину пуля ужалила, да так, что дышать не мог, кровь хлынула горлом, воткнулся мордой в асфальт. Понимаю, что уйти не смогу, в общем, взяли меня тёпленького…
После Амбал поведал, как легавые его обыскали, вместе с санитарами погрузили в карету скорой помощи и отправили в больничку. Там его одежду покромсали на лоскуты, осмотрели, перебинтовали, сделали укол. В палате он слышал, как врачи говорили о застрявшей в лёгком пуле, как обсуждали сроки проведения операции.
В первый день Амбал чувствовал себя хреново - с трудом дышал, постоянно харкала кровью, а от навалившейся слабости еле двигал пальцами. Потом до него дошло - это от потери крови и для того, чтобы быстрее восстановиться, нужно больше жрать. На второй день боль в груди поутихла, кровь горлом больше не хлестала, молодой организм боролся за продолжение жизни.
Бандит притворялся умирающим, но изо всех сил налегал на скудную больничную пищу, просил добавки. Персонал шёл навстречу, так как важную персону охранял сотрудник милиции. Все три дня на больничной койке Амбал напрягал извилины, решал как поступить дальше: дождаться операции, чтобы здоровеньким предстать перед пролетарским судом и подыхать потом на лесоповале или попытаться сбежать на волю с пулей в правом лёгком? На волю страсть как хотелось, но было боязно – вдруг, с проклятым свинцом в теле, он через неделю загнётся. Помирать молодым не хотелось, он только обрёл нормальную житуху, только намеревался перейти от мелких краж к серьёзным делам.