Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
– Назовите их имена, фамилии, адреса проживания…
За два года работы в МУРе Старцев поднаторел и неплохо разбирался в представителях криминального мира. Одного внимательного взгляда было достаточно, чтобы понять, кто перед ним: лидер банды, его помощник, функциональная фигура, способная выполнить ответственное задание, рядовой член банды или кандидат – так называемый оголец. Сейчас перед ним стояла мелкая сошка. Заурядный хозяйственник, финансист или содержатель притона. Возможно, он был одним из помощников главаря, но не имел прямого отношения к грабежам, налетам и другим громким
– Воскобойников Петр Терентьевич, – кивнул Адам на спящего интеллигента. – Проживает у престарелой мамаши на Краснопролетарской. Номер дома и квартиры, извините, не знаю – никогда в гостях у него не бывал.
Старцев записал данные и указал на блатных.
– А эти?
– Лежит Гиви Эмухвари; проживает на Крюковской улице рядом с Введенским кладбищем. Сидит… – Одессит запнулся. Наморщив лоб, признался: – Простите, знаю только прозвище.
– Давай прозвище.
– Гармонист. А зовут его… В общем, Гиви называет его Вано.
Пока Старцев допрашивал задержанного Бернштейна, остальные оперативники продолжали осматривать дом. Олесь Бойко успел вызвать карету «Скорой помощи» и экспертов, а теперь обыскивал одежду находящихся в бессознательном состоянии гостей. Игнат Горшеня с фотоаппаратом и вспышкой фиксировал важные для следствия детали. Васильков познакомился с двумя старушками, обитавшими в двух дальних комнатах. Ким с Баранцом облазили кухню, кладовую и ванную комнату. Василий Егоров с присущими ему неторопливостью и тщанием изучал жилые комнаты.
Сверив данные гостей с найденными документами и записав их в блокнот, Иван Харитонович задал очередной вопрос:
– Вы владеете площадью в этом доме?
Адам снова изобразил глуповатую улыбку и затянул:
– Нет, шо вы! Я к этому дому никаким боком! Просто мне самую малость доверяют, вот и разрешили, так сказать, посидеть за столом.
– Кто разрешил?
– Да я того человека видел всего четыре раза. Дважды в переулке, один раз в трамвае и еще раз в очереди за хлебом.
– Послушайте, Бернштейн, – начал терять терпение Старцев. – Если я до сих пор не надел на вас наручники и не отправил в камеру к самым лютым насильникам и убийцам, то это не означает…
Договорить он не успел. В залу, где проходил допрос, вошел Егоров и поставил на стол перед Старцевым картонную коробку со стерилизатором, шприцами, иглами, ампулами, ватой и… большим блестящим револьвером. По всему было видно, что все это побросали в коробку и в большой спешке припрятали в первом пришедшем на ум укромном месте.
– Нашел у одной из старушек под кроватью, – пояснил Василий.
Оглядев находку, Иван Харитонович поднял тяжелый взгляд на задержанного.
– Что вы на это скажете, Адам Аронович?
– Я себе знаю, что ни в чем не виноват, а вы себе думайте что хотите… – начал было тот, но Старцев железным тоном оборвал его:
– Бернштейн, через пару минут сюда нагрянут наши эксперты, снимут отпечатки твоих пальцев, а затем поработают с вещичками из коробки. Чуешь, к чему я клоню? А клоню я к тому, что на чистосердечное признание у тебя остались эти две минуты, и ни секундой больше.
Потом ты будешь очень сильно сожалеть о том, что сейчас не помог сам себе.– Я не сильно умею сказать, но хочу! – заторопился Адам, переменившись в лице.
– Мы готовы послушать за ваше раскаяние, – ответил на одесский манер Иван Харитонович.
– А дозволите мне перо и бумагу? Я не силен в разговорном жанре.
Старцев выдернул из блокнота пару чистых листков, достал из кармана второй карандаш.
– Садись и пиши все как было.
Бернштейн уселся на ближайший стул и запыхтел над сочинением…
Одна за другой в Грохольский переулок примчались несколько машин. Народу в бывшем купеческом доме изрядно прибавилось. Из соседних домов начали выглядывать любопытные граждане.
Врач скорой медицинской помощи осматривал невменяемых гостей Бернштейна. Один из прибывших экспертов снял у всей компании отпечатки пальцев и теперь исследовал на предмет их наличия на бутылках, стаканах, шприцах, стерилизаторе, револьвере и прочих вещах. Другой колдовал над упаковкой, в которой тускло поблескивали оставшиеся ампулы с неизвестным веществом. Третий забирал у пострадавших гостей кровь для анализа…
– Пожилой мужчина без одежды скончался около сорока минут назад, – доложил врач, осмотрев всех пятерых. – Причиной смерти, полагаю, стала сердечная недостаточность. Об этом говорит и пустой пузырек с каплями Зеленина. Точную причину смерти вам назовут после вскрытия тела.
– А что по остальным? – спросил Егоров.
– Сильнейшая степень опьянения, вызванная крепким алкоголем и наркотическим средством. У каждого на локтевом сгибе свежая ранка от шприцевой иглы, ну и, полагаю, мой диагноз подтвердится после анализа крови, – уверенно ответил доктор. Потом оглянулся на спящих мужчин: – Эти трое оклемаются, их жизни ничего не угрожает, а женщину надо срочно отправить в клинику – очень слабый пульс.
– В таком случае скорее везите, – распорядился Старцев и приказал Олесю Бойко сопроводить карету «Скорой помощи».
Тут подоспел и Бернштейн со своим сочинением.
– Готово, начальник, – протянул он два листка, исписанных мелким почерком. – Изложил все, что знал, и жутко надеюсь на вашу снисходительность.
Иван Харитонович взял листки и, развернув их к свету, принялся читать…
– А ты неплохо управляешься с карандашом и бумагой, – оценил он писанину Бернштейна, ознакомившись с его показаниями.
– В каком смысле, гражданин начальник?
– В смысле пишешь без ошибок.
Одессит расцвел, но горделивая улыбка быстро погасла на его лице.
– Я только на бумаге пишу без ошибок, – вздохнул он. – А в жизни я их столько натворил, шо страшно назвать цифру…
Глава одиннадцатая
Москва, Ленинградский вокзал
20 августа 1945 года
Появляясь раз в неделю в купеческом доме, осторожный Лёва преодолевал проходной двор очень споро, не задерживаясь ни одной лишней секунды. Незачем мозолить глаза соседям, полагал он, торопливо ворочая ключом в замке тяжелой двери.