Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
Наконец, поднявшись, он растер затекшую поясницу и, указав на оставленный порошок, сказал:
– Когда очнется, разведи его в чашке теплой воды и дай ей выпить. Пусть лежит, никакого движения. Завтра, как станет смеркаться, приду снова. Прощай…
Сознание возвращалось урывками. Днем, при свете солнца, Катя замечала рядом с собой Аглаю Петровну. В вечерних сумерках при желтом свете керосиновых ламп видела незнакомого седого старика. Судя по внешности, одежде и головному убору, старик был из крымских татар. Лицо его оставалось серьезным, озабоченным и даже строгим. Склонившись над больной
Иногда девушка слышала негромкие голоса – старик наставлял, что и когда Аглае надлежит сделать. Женщина переживала за раненую девушку, старалась. То приносила ей в предбанник пиалу с мясным бульоном, то угощала свежим хлебом. А однажды Екатерина заметила, как хозяйка сунула старику-лекарю полдюжины куриных яиц. Видно, расплачивалась за врачевание.
На пятые или шестые сутки (Екатерина потеряла счет дням) она почувствовала облегчение и больше не проваливалась в небытие. Вернулось нормальное зрение, обострился слух, понемногу притупилась боль в израненной ноге.
Аглая Петровна радовалась перемене, часто присаживалась рядом, брала Катю за руку, улыбалась, задавала простые вопросы. А вот старик-лекарь, которого – она узнала – звали Музафар, оставался таким же серьезным и настороженным.
– Погоди радоваться, Аглая, – говорил он, заканчивая очередную процедуру. – Боль ушла, но это временно: опухоль не спадает. Не нравится мне это…
Лекарь знал, что говорил. Иллюзия выздоровления продлилась всего сутки. Уже на следующий день у Екатерины начался сильный жар, она снова балансировала между забытьем и явью, покуда воспалившаяся рана окончательно не уволокла ее в глубокое беспамятство.
Сохраняя тайну о раненой партизанке, старик приходил на участок к Аглае каждый вечер. На вопросы встречавшихся по пути сельчан отвечал односложно: «Приболела Аглая, слегла. Вот снадобье несу…» Сам же, проскользнув в баню, зажигал лампы, ополаскивал руки, садился возле Екатерины, снимал повязку, осматривал рану и начинал врачевать. Аглая тем временем хлопотала поблизости: кипятила воду, готовила чистые бинты…
Лежа на широкой лавке, девушка металась в бреду. Боль в голени была дикой: мало осколка – старик нещадно ковырял и скоблил рану металлическим инструментом. Катя стонала и скрипела зубами, но Музафар приговаривал:
– Лежи смирно, не мешай мне! Я хочу спасти твою ногу. Терпи…
Наконец ужасная пытка закончилась. Музафар наложил на вычищенную рану зловонную мазь, плотно забинтовал голень и попрощался до вечера следующего дня.
Спустя четверть часа Аглая заставила Катю поужинать, после чего та надолго заснула.
Через двое суток экзекуция повторилась еще раз. Потом еще раз, и еще…
Отвары и порошки помогали лишь на короткое время. Боль утихала, жар понижался. Но спустя час или два девушка снова металась в бреду.
Как-то сквозь густую серую пелену Екатерина услышала печальный голос старика:
– Рана на бедре меня больше не беспокоит. А с нижней частью голени придется расстаться.
– Как же так? – всхлипнула Аглая. – Она же молоденькая совсем! Как же она без ноженьки-то?
– Не причитай. Худо дело: чернеет там все. Антонов огонь [289] у нее начинается.
Катя не понимала озабоченности
лекаря, не понимала смысла разговора. В страшном недуге наступил сложный и крайне неприятный момент, когда измученному человеку становится безразлично свое будущее. Когда в еле тлеющем сознании пульсирует единственная мысль: скорее бы все закончилось! А уж как – не важно…289
Антонов огонь – гангрена конечности, когда омертвение плоти поднимается все выше и выше.
Очнулась Лоскутова примерно через сутки. Странно, но жара не было. И боль в ноге почему-то ослабла – из острой превратилась в ноющую.
В предбаннике никого, кроме нее, не было, шагов и голоса Аглаи Петровны она не слышала. На табурете рядом с широкой лавкой стояла накрытая рушником кружка со свежим молоком.
Катя почувствовала себя немного непривычно – боль будто переместилась от голени к коленке. Приподнявшись на локтях, она посмотрела на прикрытые тонким одеялом ноги…
– Боже, почему? За что?.. – прошептала она и закрыла ладонями лицо.
Восстанавливалась Екатерина долго. И если культя пониже колена подживала без осложнений, то душевная травма затягиваться не торопилась. Исполнив свой долг, лекарь Музафар появлялся все реже, зато Аглая не уставала хлопотать возле девушки. Кормила, обихаживала, собственноручно перешила по Катиной фигуре свое единственное выходное платье. И даже раздобыла где-то костыли.
– Не убивайся, доченька, – присев как-то рядом, обняла она Катю. – Ты лишилась малого, но живая осталась, а это главное. Разве не так?
– Что же мне теперь делать? – Слезы душили Катю. – Без ноги. Без возможности помогать товарищам. Без будущего. В пору руки на себя наложить…
Аглая Петровна поспешила успокоить:
– Раз уж я нашла тебя в лесу и вместе с Музафаром вытащила с того света, то помогу устроиться на этом. Поговорим, когда ты наберешься сил. А сейчас пообещай мне, что не наделаешь глупостей и будешь умницей.
Катя не хотела расстраивать добрую женщину, так много сделавшую для нее. Пришлось через силу улыбнуться и пообещать.
Окончательно боль ушла ближе к лету. Все это время Аглая дважды в день меняла повязки, придирчиво осматривала рубцы, смазывала их какой-то мазью. Помогала учиться передвигаться по небольшому двору на костылях. Она все еще скрывала от соседей постороннего человека. Явных пособников оккупантам в селе не было, но женщина опасалась, что кто-нибудь сболтнет лишнее и тогда немцы обязательно нагрянут.
Жизнь в маленьком селе шла своим чередом. В начале мая очень кстати прошли дожди, после чего погода установилась жаркая и сухая; сельчане пахали, сеяли, сажали…
Пропадала на работе и Аглая Петровна. Она же сообщала Екатерине свежие новости. Их в маленькое село на тупиковой дороге сорока приносила на хвосте редко, но все же приносила. Докатились до Кокташа слухи о разгроме партизанского отряда Гаврилова, об аресте и расстреле в Бахчи-Эли старого пастуха Ильяса. Аглая Петровна с легкостью добывала различные сведения, в том числе и о перемещении частей противника. Слушая очередной рассказ Аглаи о немцах, Катя тяжело вздыхала: «Такие нужные, такие подробные сведения! И их никак невозможно переправить советскому командованию…»