Битва судьбы

Красноглазый беспокойно заворочался. Открыл глаза, красные, словно закат перед ветреным днем.

Мбома сидел ни жив ни мертв. Некоторое время в алом взгляде плавал лишь туман сновидений. Затем из него родилось изумление. Красноглазый протер глаза и только тут убедился, что Мбома ему совсем не мерещится. Затем взгляд степняка упал на меч, и на лице отразилась угроза.

– Что происходит? – Красноглазый поднялся. На языке зулов он говорил правильно, лишь с небольшим акцентом. – Ты хочешь меня убить?

– Хочу. – Мбома тоже поднялся. – Но ничего не выходит.

– Это еще почему? – Красноглазый удивительно хорошо владел собой.

– Не знаю, – пожал зул плечами. – Не могу дотронуться до тебя мечом.

Красноглазый задумался. Думал он красиво, хмурил брови, алые глаза сверкали.

– Ты не возражаешь, если я испытаю на тебе магию? – спросил он наконец.

– Так ты колдун? – Мбома опустил руки. – Даже если и возражаю, то что? Пробуй!

Красноглазый сделал странный жест, словно взял что-то невидимое. Прямо из воздуха перед ним соткался шар фиолетового огня размером с кошачью голову. Повисел немного, словно раздумывая, а затем метнулся в лицо Мбома. Тот не успел испугаться, как фиалковое пламя словно растеклось по невидимой преграде прямо перед его лицом и исчезло.

– Интересно, – проронил Красноглазый, разминая кисти. – Я тоже не смог тебя убить.

– И хорошо! – истово выдохнул Мбома.

– Да уж, – кивнул Красноглазый. – Я слышал об этом свойстве острова Выбора, но не верил. Здесь невозможно убийство. Клинок, как ты видел, отскакивает, магия не достигает цели. Задушить голыми руками тоже наверняка не получится. И цель этого ясна – всякий, кто сюда добрался, должен принять участие в испытании.

– И как нам быть? – Мбома чувствовал себя очень странно. Злости не было, разочарования тоже. Неведомо откуда явилось облегчение по поводу того, что не придется никого убивать и опасаться за собственную жизнь.

– Очень просто. – Маг улыбнулся чисто и открыто. – Будем учиться жить, не убивая друг друга. Хоть это и непривычно. Меня зовут Костук.

Протянутую руку купец пожал, словно в помрачении, не осознавая до конца, что именно делает.

– А меня – Мбома!

Ветер на секунду стих, наблюдая чудную сцену – рукопожатие Красноглазого и Гологолового, орка и зула.

Охотник

Третий день они шли строго на юг. Разговаривали мало, усталость затыкала рот лучше любого кляпа. Поднимались с первыми лучами солнца, меж драгоценных камней росы на листьях, в безумии воплей птиц, которые каждое утро нескладно, но очень громко приветствовали восходящее светило. Когда пускались в путь, солнце начинало припекать. Большую часть зимней одежды зарыли в самом начале пути по лесу, но и то, что оставили, казалось лишним. Под безжалостными лучами светила лес парил, отдавал влагу, а туман, не успев сгуститься, рассеивался. В липком, густом воздухе тяжело дышалось, каждый вдох застревал в груди, вызывая у Хорта приступы кашля. Ратан молча пережидал, пока спутник придет в себя, и они шагали дальше. К вечеру, когда покрасневшее от усталости солнце решительно направлялось за горизонт, отдыхать, путники с трудом переставляли ноги. Едва хватало сил, чтобы набрать хворосту. Сон приносил мало облегчения – продолжали терзать комары.

В это утро Хорт ощутил недомогание с самого рассвета. В груди что-то засвистело, мешая воздуху свободно проходить. Любые запахи стали казаться слишком сильными, раздражающими. При ходьбе неприятные ощущения исчезли, но к полудню вернулись с новой силой.

Охотник шел, превозмогая себя. Надежда, что приступа не будет, все еще тлела маленьким угольком.

Но сипение все усиливалось. Грудь жадно раздувалась, требуя воздуха. Хорт шел все медленнее и в конце концов остановился. В изнеможении присел на поваленный ствол. В ушах грохотала кровь, перед глазами плыл подсвеченный красным туман. По мышцам текла дурманящая слабость.

Словно через стену услышал охотник голос воеводы:

– Опять у тебя приступ. Проклятая болезнь.

К удивлению Хорта, воин говорил без презрения и жалости, с которыми обычно относятся к серьезно больным. В словах Ратана прозвучало искреннее сочувствие.

– Оставь меня, – прохрипел Хорт сквозь судорогу, терзающую грудь. – Иди один. Тут не так далеко. В одиночку получится быстрее.

– Ты что, с ума сошел? – отозвался воевода и, судя по всему, покрутил пальцем у виска.

– Я – лишь обуза. – Силы кончились, и Хорт замолк, прикрыв глаза.

– Точно – рехнулся, – весело произнес Ратан. – Даже и не думай об этом. Без тебя я собьюсь с направления через версту. И кроме того, немыслимо, чтобы я бросил спутника одного в лесу, на верную смерть. Может быть, ты еще попросишь меня всадить тебе в сердце кинжал?

– Нет, не попрошу. – Хорт разлепил ссохшиеся губы. – Но я замедляю наше продвижение. Я – обуза, достойная лишь жалости.

Он хотел прокричать эти слова, но из горла вырвался только шепот.

– Ты – не обуза, – очень серьезно ответил Ратан. – Что это за обуза, которая прошла столько верст и только благодаря которой мы забрались так далеко? А жалость унижает и того, кто жалеет, и того, кого жалеют. Поэтому я никогда не жалел и не буду жалеть тебя. Слишком я уважаю и себя, и тебя. Лучше подожду, пока ты оклемаешься, возьму твой груз, и мы вместе пойдем дальше.

– Зачем? – спросил Хорт. Одышка утихала, и он мог говорить в полный голос. – Зачем мне идти с тобой? В Храме я не нужен, а до него ты дойдешь и сам. Ориентируйся на солнце, и все.

– Не тебе судить, нужен ты кому-нибудь или нет! – оборвал охотника Ратан. – Что бы сказал Родомист, будь он жив? Эх, стыдоба какая! Ты бросил дом, налаженную жизнь, и все ради того, чтобы позволить болезни одолеть тебя? Тогда ты воистину достоин лишь жалости.

Ратан отвернулся. Хорт закусил губу, но смолчал. Дыхание почти восстановилось, а когда исчез противный тонкий свист при вдохе, он встал. Решимость пришла неизвестно откуда, и охотник разозлился на себя, на собственную слабость. Нет, надо идти до конца, и если умереть – то на ногах.

– Я готов, пойдем, – произнес он мрачно.

– Теперь я вижу мужчину, – улыбнулся Ратан. – Давай сюда мешок.

Хорт ощутил, как кровь приливает к щекам, но груз отдал.

Воевода

Налегке, только с оружием, Хорт пошел куда быстрее. Охотник ловко обходил завалы, находил дорогу через сплетение ветвей. Ратан, отягощенный двойной ношей, едва поспевал за ним.

Солнцу надоело карабкаться по голубому скользкому куполу, и оно остановилось, истекая зноем. Затем потихоньку начало спускаться. Тени, что были совсем короткими, стали понемногу удлиняться. От Хорта, идущего в пяти шагах впереди, доносился могучий аромат пота.

Облитый жарой, словно блин – сметаной, Ратан утратил бдительность. И когда кусты затрещали, не успел среагировать. Пахнуло зверем, взору путников предстала мощная туша высотой в сажень.

Человекоподобное тело имело ту же сажень в плечах, бычья голова сидела на толстой шее. Маленькие глазки смотрели тупо, в длинных, висящих ниже колен руках чувствовалась неодолимая мощь. Прежде чем Ратан успел что-то предпринять, тренькнула тетива, и стрела бессильно отскочила ото лба чудища, оставив над бровью небольшой порез.

Рогатый монстр нахмурился почти по-человечески. От его яростного мычания посыпались листья, и могучая туша устремилась к Ратану. Тот, отягощенный двумя мешками, отскочил с грацией поросой свиньи и едва не упал. Но огромный противник пронесся мимо. Пока разворачивался, воевода успел сбросить груз и выхватить меч.

Роя копытами землю, быкоголовый опустил рога и помчался на Ратана вновь. Воевода легко увернулся от выставленных вперед рогов. Отскакивая, провел лезвием по заросшему рыжей шерстью боку. Шкура лопнула, потекла кровь.