Благие намерения

И все же нужно было что-то произнести, смутить, сбить спесь, хоть как-то расквитаться за собственную слабость…

–  Да, кстати, Кахираб…

Тот вскинул голову. Карие глаза исполнены внимания и почтения - не придерешься. И Ар-Шарлахи продолжал небрежно:

–  Такая просьба: передай от меня привет Тианги… при случае.

Как он и ожидал, Кахираб был искренне удивлен:

–  Какому Тианги?

Ар-Шарлахи медленно усмехнулся, не сводя с него насмешливых презрительных глаз.

–  Ты не знаешь Тианги?

–  Я знаю нескольких человек, носящих это имя.

Усмешка увяла.

–  Ты, должно быть, имеешь в виду Левую руку Анитамахи, - спокойно, не отводя взгляда, с бесстыдной откровенностью продолжал смуглый упрямобровый Кахираб.

– Хорошо, передам сегодня же…

Глава 30 НОЧНОЙ ЛИВЕНЬ

Бритоголовый жрец (вернее, не сам жрец, а служитель храма; жрецы хранили обет молчания) намекнул, что, коль скоро война пойдет не только за независимость Пальмовой Дороги, но и за веру отцов, то кому, как не ему, Шарлаху, надлежит подать пример благочестия. Предложение это странным образом совпало с желаниями самого Ар-Шарлахи, особой религиозностью обычно не отличавшегося и зараженного вдобавок тлетворными идеями премудрого Гоена о божественной сущности человека. Но на сей раз будущим владыкой Пальмовой Дороги овладела такая тоска, так безвыходно и черно обозначилось перед ним будущее, что даже вино не помогло. Из людей пожаловаться было некому (его бы просто не поняли), оставалось одно: поделиться печалями со злой луной и четырьмя верблюдами.

Сопровождаемый почтительным молчанием толпы, Ар-Шарлахи, упрямо склонив голову, в державном одиночестве проследовал к восстановленному наскоро храмику, увенчанному по углам бронзовыми рогатыми мордами. Как положено, разувшись у порога, он принял из рук жреца черепок с курящимися травами и расстелил на голом каменном полу коврик перед рыжевато-серым пыльным обрезком кошмы, свалянной из верблюжьего подшерстка.

О чем он шевелил губами, вскидываясь время от времени на колени и обращая глаза к металлическому зеркальному диску с синеватыми контурами матери-верблюдицы? Бритоголовый жрец, да и толпа за стенами храмика знали наверняка: просит помощи против ненавистной Харвы. Пожалуй, одна только Алият понимала, что Харва - любимый город Ар-Шарлахи и что вряд ли будущий владыка Пальмовой Дороги горит желанием стереть его с лица земли.

Обращаясь ко всем четырем верблюдам по очереди (Как тогда выразился Тианги?.. «Большое, безрогое и довольно уродливое животное… Плюется вдобавок…»), Ар-Шарлахи изливал душу весьма своеобразно: молитва сплошь и рядом переходила в ругательства, а ругательства - в молитву. Три верблюда внимали кощунству с надменным равнодушием. Четвертый, Ай-Агвар, чьим символом был песок, а стороной света - юг, откликнулся, но как-то странно. К вечеру с юга на тень Ар-Аяфы рухнули неслыханно плотные тучи и ударил ливень. Такое впечатление, что Ай-Агвар разом вылил на пустыню воду, припасенную на несколько лет. Трещали, ломаясь, мокрые кроны, в арыках пенилась и клокотала вода, жидкая грязь текла по кривым улочкам подобно селевому потоку. Можно было себе представить, что сейчас делается в пустыне с выпитыми солнцем озерами и сухими руслами!

Трудно сказать, кому на руку сыграл этот внезапный водяной обвал: Пальмовой Дороге или Харве. Во всяком случае, ни о каких маневрах в два ближайших дня речи теперь идти не могло. Бритоголовый жрец, однако, истолковал знамение в пользу Шарлаха, о чем наутро и поведал народу скелетоподобный служитель с длинной прядью на выскобленном затылке. Кахираб только озадаченно сводил свои упрямые брови: потоп вмешался в его планы. Что до Ар-Шарлахи, то он, получив нежданную отсрочку, затворился в отведенном ему доме и по обыкновению своему постарался временно забыть обо всех своих неприятностях.

Ливень прекратился лишь под утро - так же внезапно, как и начался. Три чаши бронзового светильника поджигали розовым пламенем крупные капли, дрожащие на переплете низкого окна. С широких листьев неслышно сыпалась крупная водяная дробь - все заглушал рев бурлящих и пенящихся арыков.

–  Теперь веришь?..
– тихо, прерывисто спрашивала Алият, обвившись вокруг утомленного Ар-Шарлахи чуть ли не кольцами. Ласковая кобра.

Тот вздохнул и не ответил. Близилось утро, а вместе с ним подступало и вчерашнее смятение.

–  Ну что грустишь? Все же идет хорошо…

–  Да… - сдавленно отозвался он наконец.
– Так хорошо, что не знаешь, куда и бежать…

–  Тебе нельзя бежать… - пробормотала словно в полудреме Алият.

–  Почему?

–  А без тебя все пропадут… И я тоже… Он недовольно помолчал.

–  Не пропадут. Сама говоришь, что Кахираб и без моей помощи управится…

Она хмыкнула.

–  Кахираб!.. Кахираб - выскочка. Даже если он из этих, как ты говоришь… из «разрисованных»… За ним никто не пойдет. А ты - Шарлах!..

–  Я - Ар-Шарлахи, - сердито поправил он.
– Завтра же указ напишу, чтобы звали как положено! А то придумали: Шарлах, Шарлах…

–  Ты прямо как Улькар, - кротко заметила она и тут же всполошилась, почувствовав, что мышцы его напряглись.
– Не надо, лежи!..

Но он все-таки выпутался из нежных змеиных колец и сел. Подбирающийся с востока полусвет уже расслаивал за окном темную глыбу листвы на отдельные резные пластины. Ар-Шарлахи упал на локоть, дотянулся до кувшинчиков, пощелкал ногтем по глиняным горлышкам.

–  Будешь?..
– спросил он, определив по звуку, что кувшинчик полон.

–  Нет, - сердито отозвалась она, тоже садясь и кутаясь в одеяло.

Так и не обнаружив рядом чашки, Ар-Шарлахи хлебнул прямо из горлышка. Испуганно уставился на светильник.

–  Бежать, бежать… - пробормотал он с тоской.

–  Куда?
– жестко спросила она.
– В Кимир? В Кимире тебя возьмут сразу же. Там всё, что этот дурак Хаилза натворил, на тебя повесили, не знал, что ли?

–  А ты откуда знаешь?

–  Зеркальщик с «Бархана» сказал.

–  А он откуда?

–  А ему матросы с «Саламандры» шепнули. Вот и думай. В Харву тебе пути нет, в Кимир - тоже. Куда бежать-то?

–  К морю, - мрачно бросил он. Раньше она бы после таких слов обязательно вздрогнула. Теперь лишь невесело усмехнулась.

–  К душам мертвых?

–  Да нет там никаких душ, - поморщился Ар-Шарлахи. Помолчал и добавил уныло: - Родись я чуть раньше, пошел бы в ученики к Арегугу. Понимаешь, чем дальше, тем проще… Мир - это просто много лжи. Пустыня - это просто много нефти. Ну и море, стало быть… просто много воды. Никакого тебе царства мертвых, никакого бессмертия… И так во всем.

Он вздохнул и снова приложился к кувшинчику.

–  А как ты туда доберешься?
– спросила Алият. Ар-Шарлахи бросил на нее хмурый взгляд и вдруг задумался.

–  А знаешь, - сказал он неожиданно бодро.
– В общем-то можно догадаться, где она, эта дорога…

Ожил, прищурился. Алият глядела на него с понимающей усталой улыбкой. Она уже достаточно хорошо знала Ар-Шарлахи. Стоит ему решить какой-либо хитрый вопрос, ни малейшего отношения к жизни не имеющий, - тут же и повеселеет.