Благодарю, за всё благодарю: Собрание стихотворений

«Над тихой Адрией осенней…»

А. Дуракову

Над тихой Адрией осенней Чистосердечный смех богов. И хмелем солнечных видений Небесный зыблется покров. Вскипают, плещутся тритоны, – И вот упругая волна Трезубцем гневным Посейдона В наяды плоть превращена. Душа летит огромной птицей Над празднествами нереид, Спеша простором насладиться, В лазури радостной парит, Отвергнув жребий свой невечный, В сияньи изначальных слов Звучит, как смех чистосердечный Адриатических богов. 1929

АНКОНА

Оранжевый парус – в пол-небосклона – Диск лучезарный дня сокрыл. И я увидел тебя, Анкона, При первом блеске вечерних светил. Там, надо мною, янтарно-лиловый Полог бледнел небесной парчи. И город мерещился средневековый, И в стеклах собора умирали лучи. И в каменных доспехах молодой кондотьере На гранитной гробнице в притворе лежал. А вокруг романские грозили звери – Оскалом клыков, остриями жал. О, блаженство почить пораженному роком – Ничего не надо, никого не жаль – В приморском соборе на холме высоком Где лампады колеблет Адрии маэстраль. Осушив до дна безнадежности чару, С улыбкой предсмертной глядеть, как скользит Огромный оранжевый парус К закатным садам Гесперид. 1928

«Голубая дымка окарино…»

Голубая дымка окарино Тает в венецейской тишине, Или улыбнется Палестрина Траурной гондоле, и весне, И случайным, робким, нищим звукам У благословенных берегов, Чтоб на миг невоплощенным мукам Даровать бессмертие богов. 1929

«Утерянная солнечная Хлоя…»

Утерянная солнечная Хлоя, Всё ближе небо пламенного лет; В моей душе пылает, словно Троя, Твое лицо. Но нет мольбе ответа, Но голос мой в морских просторах тонет, Но губы тщетно ищут губ прохладных И тела гибкого. Лишь ветер гонит На север дикий от утесов жадных. Приморский ветер. Верно эти песни Он донесет к тебе, он не обманет. И странно дрогнут утренние тени У ложа твоего. И в полумгле предстанет Твой скорбный друг. И, плотью облаченный Мечтания, останется с тобою, Ловя губами лепет полусонный, Пока заря не встретится с зарею. 1929

РИМ Вячеславу Иванову

I. Ночь Сивиллы

Вечный город новых откровений, Нищих улиц, царственных пала, Непоколебимых преступлений, Мировых стяжаний и утрат. Сколько раз, в твоей ночи блуждая, Я внимал из лабиринта снов, Как растут, волненье порождая, Вихри отзвучавших голосов. Чуждые смеются в нишах боги, Чудится журчание наяд, Купола, торжественны и строги, В небеса кристальные глядят. Прихотливы, мрачны, странны Лики потаенных площадей… Брызнут струи звонкого фонтана, Словно слезы из очей. И тогда у двойственных пределов Выступит из темноты, как встарь, В синих рощах замок тамплиеров Или митраический алтарь. Только ранним утром на колонне Ты увидишь Вещую Жену – Приснодева в заревой короне Попирает змия и луну.

II. Офорт

Здесь играет пастух на свирели, Древней песни позабыв слова, Сквозь развалин призрачные щели Пробивается трава. Тонкорунные пасутся козы И глядят глазами злых химер. Цепкие колеблет ветер лозы На обломках плит – S.P.Q.R. Вдалеке, у строго портала, Пиний одинокая чета. Что мелькнуло – тень ли карнавала Или просто вздорная мечта? Там, под аркою, купцы иль маги? Сухощавый юный кардинал В раззолоченной тяжелой колымаге По булыжникам прогрохотал. Улеглася пыль, и Латерана – Радуйся! – поют колокола. Дымный Веспер пьет струю фонтана, И пророчит сонно мгла; И как будто медь во мне рыдает, Словно кто-то в стынущей тиши Острием упорным проницает Тонкий воск недрогнувшей души.

III. КОЛИЗЕЙ

Здесь кровью изошла мечта О мире царства мирового. Стою один в тени креста, Наследник ужаса былого. Восставший в небе Дискобол Швырнет в мой крест луною медной, И отзовутся холм и дол Осанной демонов победной; Совиный вопль и лисий лай, И вой встревоженной волчицы… Всё замерло; лишь неба край Смущают беглые зарницы; Лишь чудится – среди разрух, Полусмесившись с рыжей глиной, Отсталый демон или дух Встает осклабленной руиной. Вдали, над мороком теней, Там, над ареною позорной, Как бы победней и ясней Сияет крест – нерукотворный.

IV. Вилла Фарнезина

Воздух полон голубиных крылий. Так лазурь чиста и глубока! Облака легчайшие проплыли, Облака. Или с плеч улыбчивой Киприды, Голуби, слетелись вы ко мне? Чтоб душа забыла все обиды, Отдалась нечаянной весне, Чтоб она неслась стезей прозрачной, Изошла бы пламенной грозой Там, над рощей миртовою, брачной Просиявшею красой.

«Я помню царственное лето…»

Вячеславу Иванову

Я помню царственное лето, Прохладу римской ночи, день В сияньи юга, в славе света, Нещедрых пиний сон и тень На Виа Аппиа. Казалось В библиотечной тишине, Что прошлое живет во мне, И с будущим оно сливалось В бессмертный гимн. И голоса, Мной узнанные, прозвучали. И слепли смертные глаза, И эти руки ощущали. Движенья крыльев. Робкий стих, Едва за ними поспевая, Их сковывал. В словах твоих – В терцинах дантовского Рая – Благую весть услышал я На башне в час ночного бденья И получил благословенье Для творческого бытия. И мнилось – падает завеса Явлений смертных, мертвых слов, И вижу грозный лик Зевеса, Отца поэтов и богов.

ФЛОРЕНЦИЯ

Пересохший, чуть течет Арно. Летний зной – Тосканы властелин. Золотое небо лучезарно Над усталой зеленью долин. Утро флорентийское так нежно. Что пленит твой изумленный взор? Ты опять с надеждою утешной Входишь в злато-розовый собор. Слышишь жизни позабытой, новой Легкое дыханье, трепет сны, Словно разверзаются покровы Небывалой радостной весны. И в ином, торжественном обличье Здесь, среди видений и камней, Ты услышишь поступь Монны Биче, Ты увидишь радость первых дней. И, как стон пастушеской свирели Средь апрельских ясных тополей, Улыбнется юный Боттичелли Вечною улыбкою своей.

УЛЫБКА СВЯТОЙ АННЫ

Исходит сном ломбардская страда, – От синих чащ опаловые дымы Зубчатые сокрыли города, И облики земли неуловимы. И в этой дреме полдня голубой Мне снится лик мучительный и странный – Как Леонардо, вижу пред собой Улыбку скрытную блаженной Анны. Двузначащая в глубине таит Уступчивой Киприды обещанье, В ней сладострастье огненное спит И ангельской любви обетованье. Пронзает тело радостная дрожь, Мои уста змеит улыбка рая, И чувствую – земная меркнет ложь, И верую, душой не постигая, Что каждый миг моей любви святей, И в грешной неге смертного объятья – Предчувствие божественных страстей, Улыбка Непорочного Зачатья. 1931