Благодарю, за всё благодарю: Собрание стихотворений

«Только нежный, бледно-голубой…»

Только нежный, бледно-голубой Полог неба и ландшафт спокойный. Звезды, вечер, пруд и тополь стройный. Насладись минутною игрой Облаков, и света, и созвучий, Полнящих еще немую грудь, Погрузись, отдайся, и забудь, И себя надеждою не мучай. Отступи в мерцание глубин, Слушай шепот листьев – зов Орфея, Ничего в прошедшем не жалея, Цельного мгновенья властелин. И звезда зажжется над тобой. И ты будешь как ландшафт спокойный – Вечер, пруд, и тонкий тополь стройный, И бессмертный полог голубой.

«Окружена ограда темною листвой…»

Окружена ограда темною листвой, Побеги винограда шепчут надо мной. Сквозь облаков разрывы слабый свет проник, Уж на волнах трепещет лунный бледный лик. В тиши июньской ночи легкий шаг звучит. Калитка тихо скрипнет – милая спешит. И если не обманет сердца вещий стук – Прикосновенье близко нежных тонких рук.

«Я просил у вышних богов…»

Я просил у вышних богов: «Дайте мне мудрость, о боги!» Я не мерил моих шагов По восходящей дороге. В одиночестве и чистоте Проникал в небес пределы, Постигая ритмы в числе, Преступая границы тела, Не нашел запретных плодов До звезд вознесенного древа. А в тени земных садов Мне протягивала руки Ева. И я понял: неполно мое От страстей отреченное знанье. Ускользающее бытие Стало тайною обладанья. И познал я бога в крови, Что струится всё непокорней. Изголовьем стали любви Древа горькие корни.

МУЗЫКА НАД ВОДОЙ

Над рябью сонных вод последний луч погас, И стих волынщиками выдуманный трепет, И восемнадцатого века без прикрас Печальный снится лик, печальный слышен лепет. Наивный скрипками разыгранный бурэ, Отплясываемый пред сельскою таверной, Как лента пестрая в вечернем серебре, Мелькнул пред публикою грустной и манерной. И Божьей милостию английский король Георг ганноверское вспомнил заточенье, Жену-изменницу… рыдает фа-бемоль И разрешается как бы аккордом мщенья. Казалось королю, что бьют последний час Над тихой Темзою старинные куранты. И плакали вдали, где свет зари погас, Меланхолические Гайдена анданты.

«Девушка в широком красном платье…»

Девушка в широком красном платье, Как в объятьи пламени, пришла. Что тебе могу смущенной дать я Из сокровищниц добра и зла? Сердца слышу частое биенье. И любовь нежданная твоя – Как звезды негаданной рожденье На привычном небе бытия.

ВАРИАЦИЯ НА МОТИВ ИЗ ЛЕРМОНТОВА (Парус)

Я – как матрос, рожденный в час прибоя На палубе разбойничьего брига. Его душа не ведает покоя. Он не боится рокового мига. И с бурями, и с битвами он сжился, Но, выброшен на берег одинокий, Он вспомнил всё, о чем душой томился, И бродит по песку в тоске глубокой. Как солнце ни свети ему с зенита, Как ни мани его деревьев шепот, Его душа лишь бедствиям открыта. Он слышит волн однообразный ропот. И, всматриваясь в дымные пределы, Где разыгрались волны на просторе, Мелькнет ли вновь желанный парус белый, Крылу подобный чайки диких взморий. Там, на черте, что воды океана От серых тучек, мнится, отделяет, Полотнище, рождаясь из тумана, Видением мгновенным возникает. И, приближаясь к берегам безвестным Могучим, ровным бегом, – не спасенье, А новое ему несет волненье, И ярость бурь, и колыханья бездны.

«И если так – сольются облака…»

И если так – сольются облака В живую арку, И если так, то победим века И злую парку. Не хлынет, но пробьется узкий свет Сквозь отреченья – Негаданный и чаянный ответ На все сомненья. И не считать смиренные гроши – Что за, что против, Но ждать восстановления души, Одушевленья плоти.

ПАМЯТИ Е. В. АНИЧКОВА

Вот книги старые под слоем мертвой пыли. Не славит их народная молва. Сперва не поняли, а после позабыли Их мудрые и вещие слова. Через столетия звучит их голос снова, И прошлого приподнялся покров. Иносказания тончайшая основа Цветами заткана земных лугов. Там пенье Сирина и песни Алконоста, Там хоровод идей и дум былых, Там мертвецы вселенского погоста Являются, как встарь, среди живых. Из старых книг, из тайников былого Ты новое откроешь миру слово. 1937

ЗА РУБЕЖОМ (1936-1954)

И даже мглы – ночной и зарубежной

Я не боюсь.

А. Блок

«Ангелы моей страны родной…»

Ангелы моей страны родной, Видел вас в моем бессильи: Распростерли надо мной Белые израненные крылья. Только миг – и отступили прочь, В сон отчизны ледовитый. Уж никто не в силах мне помочь, И лежу я как убитый. Но сквозь призму хладного огня, За чертой последней отречения, Различаю – вне меня – Времени возвратное движение. Хлынет сердца жертвенная кровь В древний холод мирозданья. Зазвучу перед тобой, Любовь, Обнаженным голосом страданья. 1933

ГРАЖДАНЕ ВСЕЛЕННОЙ

…Мы – граждане вселенной, Всем близкие, всем чуждые; мы – дети России, обновленной сокровенно. По всем путям, по бездорожьям многим Идем с Востока, видим запад солнца И говорим на многих языках. В гонении, в рассеяньи, в смущеньи Умов и в нищете усталой плоти Не гневный страх, но звездное терпенье Таим в сердцах, где нет давно надежды На торжество земных великолепий. Пускай вокруг, хуля людей и Бога, Случайные попутчики толпятся, Взывая о возмездьи, о величьи Былого, и влачат с собой повсюду – От стен Парижа до манджурских сопок И храмов потрясенного Китая – Тоску утробную по растегаям, Воспоминанья о садах вишневых, Туфлях обломовских, и самоварах, И табелях о рангах, и скрижалях Незыблемых, и о столпе закона, – Они не мы. Их поглощает время. И мемуарным отсветом мерцают Их призрачные хищные обличья. А мы таим в себе непостижимый, Единый лик Архангела России. Мы огненною скорбью крещены, Живой и мертвою водой омыты; Пройдя врата отчаянья и смерти, Мы поняли величие и силу Сопротивление в духе. Наступили Те времена, когда опять поэты Ведут народ в пустыню, иссекая Потоки вод из скал невозмутимых, Чтоб из сердец текла живая влага. Мы восстаем магическою силой Над злобою египетской и болью Склонившихся к земному тленью дней, Над хаосом российских днепростроев, Над рудами сибирскими, над сонмом Левиафанов, торжищ и колхозов, И видим, что ушли в земные недра Благие духи. Мать-земля сырая Лежит без чувств. Лишь ангелы успенья, Как странники, являются бездомным На перекрестках, рубежах, распутьях России… 1935

«В моих последних, татарских…»

В моих последних, татарских, Еще не крещенных глубинах Над пеплом усадьбы барской Слышится свист Соловьиный. Мне видится дикое поле, Дотла сожженные сёла. О вольная воля, Разбойничьей песни веселость! Во мне пламенеет, клубится Вся страсть возмущенной стихии: Я больше не в силах скрыться От страшного зова России. 1936