Блеф

— Как все прошло? — Рядом со мной появилась Эверли, и холодный воздух пронесся мимо нас в дом. Никто из нас не двинулся с места. Мы стояли и смотрели, как задние фары Трэвиса исчезают за углом.

— Я облажался.

— Может, тебе стоит сказать ей правду.

— Нет. — Я покачал головой. — Это сработает, только если люди будут думать, что это реально. Я не хочу рисковать.

Саванна могла оступиться и рассказать кому-нибудь из своих друзей. И как только один человек узнает, что это блеф, об этом узнает весь город. Если Эверли не доверяла это даже Люси, я тоже не собирался рисковать.

— Я собираюсь ненадолго отлучиться в студию. — Я вышел на холод, не удостоив Эверли ни единым взглядом.

Она наблюдала за мной, пока я пересекал двор, ее взгляд был прикован к моим плечам. Я перестал его чувствовать, только когда вошел в студию.

Запах краски манил меня внутрь. Я вдохнул его, позволяя ему сгладить неровные края. Затем я подошел к холстам, которые вчера разложил на своем рабочем столе. Три проекта, каждый из которых был начат, но на разных стадиях.

Один я набросал и наложил на него базовый слой. На другом было два слоя. Еще один был почти готов, но нуждался в доработке.

Мой процесс был довольно простым. Я использовал краски — много красок — пока не добивался нужного результата. Так было с самого начала.

В тюрьме я посещал два урока рисования, каждый из которых вел свой преподаватель. Первым был худощавый мужчина, который всегда носил черные джинсы и черную водолазку, даже в летнюю жару в тюремной рабочей комнате без кондиционера. Он опасался нас, заключенных. Я не был уверен, зачем он вообще проводил занятия. Этот человек не подходил к ученикам ближе чем на пять футов и всегда поглядывал одним глазом на охранника, стоявшего в углу.

Он проводил занятия по рисованию углем. Возможно, именно поэтому он носил черный гардероб, чтобы не испачкать свою одежду. Некоторые люди относились к этому странно, но не я.

Рисовать углем было легко. Мне с детства нравилось рисовать. Учитель становился перед классом со своим листом бумаги и рисовал лицо или животное. Мы все копировали его движения, но это быстро наскучивало, поэтому я не обращал на него внимания и рисовал все, что хотел.

Сначала это были лица. Другие заключенные из тюрьмы. Тот охранник. Даже учитель. Но я изо всех сил старался правильно понять их взгляды. С глазами всегда было трудно.

Я думаю, что этот преподаватель был не так уж плох. Он дал мне несколько дельных советов.

Ближе к концу занятия он почувствовал себя более комфортно с некоторыми из нас и подходил поближе, чтобы рассмотреть наши альбомы для рисования. Когда я показал ему, что у меня получилось, и признался, что не умею рисовать глаза, он объяснил мне, как это сделать.

Он показал мне, как очертить их в сферическом пространстве. Он дал мне советы по толщине века и расположению радужной оболочки. Он показал мне, как растушевать зрачки и белки глаз и как добавить ресницы.

Он оказался неплохим учителем, но второй учитель стал моим золотым билетом.

Она была хиппи. Ее серо-каштановые волосы всегда были спутаны и убраны с лица яркой банданой. Спарклз. Ни один из учителей не назвал нам своих настоящих имен, только прозвища.

Спарклз появлялась каждый день в таком количестве цветов, чем я когда-либо думал, что это возможно в одном наряде. Например, брюки зеленого цвета в сочетании с блузкой сливового цвета и небесно-голубым бархатным жилетом. На ногах у нее были оранжевые сабо в виде фонариков, а на талии — канареечно-желтый пояс. Каждый день ее появление оживляло серую рабочую комнату.

В некотором смысле, ее гардероб вдохновлял меня на создание картин.

Ее курс длился всего около двух месяцев, но за это время я многому научился. Она назвала меня прирожденным учеником. Она поощряла меня экспериментировать и отклоняться от курса, если я чувствовал вдохновение.

Спарклз жила по наитию и вдохновению.

Я нашел свой стиль после того, как возненавидел занятие акварелью, которым мы занимались всей группой. В том классе нас было всего пятеро, но темп был медленный.

Я нарисовал пейзаж с горами и небом. Он был скучным и плоским. Поэтому я взял тюбик голубого масла и нанес его на небо крупными, толстыми полосами. В тот раз у меня не хватило времени, чтобы его разровнять. К следующему занятию оно высохло, поэтому я добавил еще, другой оттенок синего. Индиго и зелень гор, и деревья. Мимо проходила Спарклз и кивнула мне, чтобы я продолжал.

Та первая картина закончилась неудачей. Позже, попрактиковавшись, я решил попробовать еще раз. К тому времени я рисовал чаще, даже если это происходило только за кухонным столом Кэти. Вторая попытка была удачнее.

Достаточно удачной, чтобы я мог превратить его в татуировку.

Рисунки на моем рабочем столе были гораздо более изысканными, чем тот первый рисунок или те, что последовали за ним. Я нашел свой стиль. Свой ритм.

Было время, когда я мог работать только над одним произведением за раз. Я не мог мысленно разделить картины на отдельные части. В те дни у меня было четыре или пять работ, и я давал одной или двум высохнуть, пока менял их местами. Это был единственный способ, с помощью которого я мог создавать более сотни картин в год.

На данный момент эти три картины на моем рабочем столе были единственными, над которыми я работал. Одна была работой на заказ. Каждый раз, когда я смотрел на нее, я хмурился, потому что на самом деле ей не хватало чертова синего цвета.

Затем был бюст жеребца, который я делал для галереи. Я старался уйти на лето с хорошим запасом картин, чтобы не ломать голову над пополнением запасов.

А потом третий холст. Картина постепенно обретала форму.

Работа, которая отличалась от всего, что я делал за последние годы.

Работа, которая напугала меня до смерти.

Лавандовые мазки, которые я нанес два дня назад, высохли, поэтому я убрал ее со стола и прислонил лицом к стене.

Сегодня был не тот день, чтобы увлеченно работать над проектом. Что мне действительно было нужно, так это деньги, поэтому я взял заказной пейзаж и установил его. Затем я подошел к полкам, где хранил все для работы с маслом.

Я взял жженую умбру и мармелад. Они придадут деревьям рубиново-красный оттенок. Я все еще не решил, какого именно цвета сделать реку. Может быть, черного с золотистой рябью. Нравилось это этой даме или нет, но в воде должен был быть оттенок синего. Он должен был быть. Он будет едва заметным и чрезвычайно темным, но несколько подводных оттенков синего цвета придадут баланс.