Блондинки не сдаются

— Мне кажется, люди часто придумывают проблемы, которые нет. То есть о чем-то думаю плохо или неправильно, даже не попробовав это. Исходят из собственных умозрений.

Маша устало вздохнула, расправив руками свое белое платье из какой-то марлевки:

— Я закомплексованная и зашуганная идиотка. Это если перевести твои слова на человеческий язык.

Я засмеялся и взъерошил ей волосы, притянув к себе.

— Если у тебя прекратится сердечная деятельность, мы не станем продолжать. Хорошо?

— То есть если я умру от инфаркта? — рассмеялась она, а потом задумалась. — Видимо, я так жалко выгляжу в твоих глазах.

— Ты похожа на ландыш, — ответил я, — который всегда рос в диком лесу, одичал там слегка. а сейчас его выкопали и принесли в дом. Нужно жить в горшке и по чужим правилам. Он к ним не привык.

— То есть ты намекаешь на то, что мне еще в горшок придется лезть? — не выдержала она и стала хохотать. — Тогда мне, пожалуйста, горшок красный с белыми цветочками. А впрочем, я сама его раскрашу.

— Обойдемся без этого предмета, — улыбнулся я, открывая машину. — Поели, а теперь можно и поспать. Едем.

— Изверг, — пробормотала она, взглянув на меня с таким выражением лица, чтобы я понял, будет битва.

— Пусть так, — я завел машину и обернулся на нее. — Пока башня на семи замках, партизаны проберутся в стан врага окольными путями, а их не так много. Всего два.

— Что за пути? — Маша открыла окно и высунула руку, ветер полоскал ее пальцы, солнечные лучи ложились на лицо и золотили его, заставляя светиться.

— Для первого мы купили сливки, а второй не буду с тобой обсуждать, а то выпрыгнешь на ходу из машины.

— Ты переоцениваешь мою импульсивность, — она втянула летний воздух и счастливо улыбнулась. — К тому же я не такая дурочка, и понимаю, что ты и имеешь ввиду. Второе — никогда, от слова “совсем никогда”.

— Никогда не говори “никогда”, - ухмыльнулся я, пытаясь протиснуться сквозь плотный поток машин и объехать очередную пробку.

— Нет, — отрезала она. — Давай нормально.

— Давай, — кивнул я. — Только понятие “нормально” это во-первых скучно, а во-вторых, стереотип. У одних “нормально” это, у других — другое. Какой-то истины в подобных вопросах не существует.

— Ты не понял? — он прищурилась, вперив в меня острый взгляд. — Скажу твоим языком. Никакого анального секса, а “сливочными рожками” будем давиться, пока у меня все не нормализуется. А дальше будет нормально, как у людей.

Я не выдержал и снова стал смеяться.

— Какие страшные слова ты знаешь. “Кама сутру” полистала?

— Нет, но у меня есть свои принципы, — он вызывающе посмотрела на меня. — Три раза в день — согласна, а ты должен согласиться на мои условия.

— Резюмируя, ты будешь лежать, как бревно, а я всю семейную жизнь — отжиматься в одной позиции? Нет. Это скучно. Давай тогда порвем бумажку.

— Давай, — ее губы задрожали. — Останови машину, выйду.

— Долг вернешь, потом, — ответил я жестко. — И финансовый, и морально-физический. Честно говоря, устал от пустых разговоров. Предлагаю помолчать.

— Ты не любишь меня, — прошептала она. — Поэтому такое отношение. Как к красивой игрушке.

— Знаешь, что не люблю? — сказал я искренне. — Слова. Когда их произносишь, а потом ничего. Иногда так получается в жизни. Я взял за правило поменьше болтать и побольше делать. Для меня “любить” это прямо и о биологии. Без нее никак, прости. Может кто-то может, какие-то инопланетяне или синие человечки. Но не мужчина.

— Ясно, — Маша крутила в руках телефон, потом стала кому-то звонить. — Привет, хочу сегодня в гости приехать, останусь на ночь. Получится? Тогда до встречи.

— Кому ты звонила? — нахмурился я, паркуя машину.

— Подруге, — устало ответила она. — Мне нужно немного подумать.

— Ты слишком много думаешь, — с раздражением заметил я, выбираясь из машины.

— Отпустишь? — вопросительно взглянула на меня Маша.

— Езжай куда хочешь, я тебе никто и нигде пока, — резко бросил я и направился к подъезду.

— Вечером, — догнала она меня. — Лена живет далеко, подбросишь?

— Хорошо, — кивнул я. — Чай попью и на работу поеду.

— А как же долг? — уточнила художница, растерявшись.

— Желание пропало, — съязвил я, открывая дверь квартиры. — Можешь расслабиться и заняться учебой или чем там тебе нужно заниматься.

Она понурилась и ушла в свою комнату.

— Будешь со мной пить? — заглянул я спустя некоторое время, но ее нигде не было. — Ты здесь?

Тишина. Я прислушался, оглядываясь. Куда она пропала? Сандалии на месте, сумка тоже, а комната пуста. Обойдя квартиру, я не смог ее найти, и тут вспомнил про балкон.

Маша была там. Сидела в углу с мокрым от слез лицом, которыми давилась в свои ладони.

Я не стал ее утешать, пусть плачет, может быть, это поможет. Постоял рядом молча.

— Заканчивай и приходи на кухню, — я закрыл дверь и полез в душ. Утешать не было смысла, глупышка сама не понимала, кого и зачем оплакивает.

— Попила чай? — обратился я к ней, выходя из ванной.

— Да, — слабо промычала она, лицо бы заплаканным.

— Тогда в душ и в кровать. И ни слова больше.

— Хорошо, — Маша с трудом улыбнулась. — Ты не сердишься?

— Устал просто, — я поцеловал ее в губы. — Ждать. Поторапливайся.

Я открыл холодильник и вытащил оттуда банки со взбитыми сливками. Попробовал одну с клубникой. Вроде вкусно.

Увлекшись, я выдавливал сливки на ладонь и не заметил, как опустошил одну банку.

— Вот черт, быстро все расходуется, — потряс пустой баллончик.

— У тебя выросли белые усы, — Маша обняла меня, незаметно приблизившись.

Я положил на стол банку и обнял ее, прижавшись губами к ее шее.