Богдан Хмельницкий

шляхту, обоего пола, остаток ксендзов... грабят, мучат. Нечай, полковник брацлавский,

опустошил все костелы, ищет ляхов под землею, и твердит, что такое приказание

получил от тебя».

«Вольно мини там рядиты,—отвечал Хмельницкий:—мий Киев, я пан и воевода

киевский! Бог мини дав его навит без шабли: шкодй, говориты!»

После нескольких минут молчания воевода снова обратился к гетману.

«Ваша милость, — сказал он, — соглашаетесь ли, наконец, заключить трактат?»

Хмельницкий отвечал:

«Я уже сказал, что теперь нельзя: полки не собрапы, да притом голод; коммиссия

отложится до зеленых святок, когда будет трава, чтоб было чем пасти лошадей; а до

того времени, чтоб коронные и литовские войска не входили в киевское воеводство.

Границею между нами Горынь и Припеть, а от брацлавского и подольского воеводств

по Каменецъ».

Коммиссары хотели еще переменить эти условия и предложили ему свои, но

Хмельницкий перечеркнул их и, таким образом, были в тот день написаны условия

перемирия, в смысле сказанных Хмельницким слов. Срок перемирию назначался до

зеленых святок х).

По заключении трактата, Кисель проговорил Хмельницкому речь:

«Не помышляешь ты, папе-гетмане войска запорожского, о будущем, потому что

ослеплен настоящим; ты омрачен нашими бедами и смотришь только па свое счастье.

Но счастье кому слузкнт, того горше оставляет; оно подобно стеклу прозрачному, но

хрупкому. Поверь, гетман, желание успеха искушает тебя не покидать войны; оставь

гордость и усмотри, чтб из этой войны мозкет выйти. Ты хочешь спасти Украину, но

погубить Польшу; думаешь укрепить веру, а ищешь покровительства турков и татар!

Научись из того, что делалось презкде тебя. Что думают неверные? Они соболезнуют о

тсбе, чтобы после истребить города русские, извести народ русский! Неужели ты

думаешь, что ради восточного православия турки сдружились с тобою? или ради

козацкой славы добывают себе счастья? Если ляхи не помогут тебе своею силою, то

зкивущис около народы вспомнят давния и свезкия вины Козаков, пробудится

ненависть, и придут на вас с оруэкисм. Если поляки, Литва, Русь будут друг друга

1) См. нерсмирныии трактат в Памяти, киевск. коми,, I, 111, G1.

266

губить, то ОИИИ всех нас завоюют. Хорошо быть тебе с многомощным королем,

который и теперь снисходит к тебе; но тяжко будет тебе его мщение, когда он вступится

за оскорбление величества. Милость королевская, как дуга небесная, возвещает мир.

Оставь гнев и надежду на брань; принеси вовремя покорность. Если же ты презришь

моим советом, то найдешь погибель благочестивой веры со всем украинским народом,

и кровь невинных падет на твою душу».

«Нельзя удержаться от меча, — отвечал Хмельницкий,—и до тех пор будем держать

его обнаженным, пока станет жизни и не добьемся вольности: лучше голову положить,

чем в неволю воротиться! Знаю, что фортуна скользка, но справедливость да

торжествует! Короля почитаем как государя, а шляхту и панов ненавидим до смерти, и

не будем им друзьями никогда! Если они перестанут нам делать зло, не трудно

заключить мир; пусть утвердят статьи мои! Если-ж начнут хитрить,-—война неизбежна

в ответ на их коварные мирные предложения. Пленников я выдам на коммиссии.

Скажите это королю; кроме написанных условий, ничего не будетъ».

Послы заметили, что у Хмельницкого во время произнесения этой речи

навертывались слезы.

Коммиссары сожалели, что не удалось им освободить пленников, и придумали для

этого иной путь. Они прослышали, чтообозный Чорнота имеет над гетманом силу,

отправились к нему и нашли его лежащим на похмелье. Они просили его

походатайствовать пред гетманом о выдаче пленников. «Не пиду,— сказал Чорнота,—я

хворый: вчора з ним пили цилу ничь, тым и не здужаю. Але я ему не радыв и не поражу

выпущаты пташок з клптки, та колиб я був здоровый, навряд вы сами выйшли-б

видисля!» Воевода выслал коммиссаров, остался с ним наедине и, намекая на то, что

Чорнота прежде имел неудовольствие с гетманом, обнадеживал его булавою. Козак

отвергнул предложение пана и, слава Богу, говорили поляки, что не выявил секрета, а

то-б они все пропали. Однако, по всему видно, что слух об этом распространился по

городу, потому что вечером были расставлены сторожа по валам, и народ утопил

несколько слуг из свиты Киселя, а многие из них от страха перешли к козакам.

16-го числа, собираясь к отъезду, послы отправили к Хмельницкому сказать, что

желают с ним проститься.

Гетман пригласил их к себе.

Воевода, по случаю подагрического припадка, который с ним случился почыо, с

трудом мог стать на ноги; его посадили в сани и повезли во двор, где он не входил в

покой. Хмельницкий приказал запереть двор со всех сторон и позвать пленников.

Пленники явились пред коммиесарами, бледные, с заплаканными глазами.

Хмельницкий подал воеводе условие, написанное 24-го числа и теперь им

подписанное, да, кроме того, два письма—к королю и к Оссолинскому. В заключение,

он подарил воеводе серого коня и шестьсот талеров; Кисель тут ясе отдал их

пленникам. Коммиссары еще раз хотели смягчить Хмельницкого относительно отпуска

пленников; пленники таише присоединили свои просьбы, бросившись к ногам

победителя, но гетман остался непреклонен. Тогда некоторые просили, чтоб их лучше

отдали татарам.

«Нехай Потоцький,-—сказал Хмельницкий,— пидожде брата свого: тодп

267

сего кажу посадыты. на пал перед листом, а того в мисти, та й нехай один па