Богдан Хмельницкий

ограбить Польшу. В июне крымский хан соединился с Хмельницким на Чорном Шляху

за Животовом. В его ополчении были и крымские горцы, жители роскошного южного

берега, отличные стрелки из лука, в пестрых рубашках, с колчанами за плечами; и

степные ногаи, в вывороченных наверх шерстью тулупах, в огромных меховых шапках,

питавшиеся, как предки их при Батые, кониною, согретою под седлом; и буджацкие

татары, приводившие в изумление своею быстротою и знанием безграничной и

бесприметной степи, способные жить в воде несколько времени, словно рыбы,

сносившие' с удивительным терпением жар и холод и, наконец, отдаленные черкесы

пятигорские—гости новые для украинцев, которые замечали в их выпуклых глазах и

закрученном за ухо чубе что-то родственное; явились, но зову Хмельницкого, и донцы,

связанные с украинскими козаками узами веры и племени и образом жизни. Вся

степная удаль юга России грянула в Украину, почуяв, что Польской Короне угрожает

гибель и для всех будет пожива1. Турецкий визирь прислал к Хмельницкому, по

данному обещанию, шесть тысяч румелийцев. Выли в козацком войске даже цыгане.

Это войско было столь велико, что, по выражению польского историка, подобного

Европа не видывала со времен Тамерлана 3).

Ч Latop. Jerl., 97.

2)

Stor. delle guer. civ., 104.

3)

Belli scyth. cosac., 36.

277

Никто не просил жалованья вперед; каждый без торга шел пробовать счастья. Мало

было порядка и устройства, зато сильная охота к битвам н к поживе. Когда поляки

услышали, что на них идет такая армия и уже приближается к Волыни, то, по словам

русского летописца, такой страх напал на них, что они думали тогда же о бегстве, и

самые храбрейшие, которые, сидя за вином в корчмах, разбивали Александров

Македонских, побледнели и опустили руки *).

1)

Нстор. о през. бр.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

Польский лагерь под Збаражем. — Голод.—Подвиги Вишневецкого.—

Стомпковский.— Поход короля.—Посполитое рушенье.—Назначение нового козацкого

гетмана.—Зборов-

ское сражение.

Стоя под Константиновом, польские предводители собрали совет. Было два мнения

относительно избрания места для встречи неприятеля. Одни, представителем которых

был Остророг, советовали стать ближе к Каменцу, чтоб защищать зту важную крепость,

да и самим иметь из неё продовольствие: притом носились слухи, что Хмельницкий

направляет путь на Каменец. Другие говорили: «Неблагоразумно покидать Волынь,

когда она взбунтовалась; неприятельская сила ударит на нее, в надежде найти

союзников в здешнем простом народе. Когда мы будем беречь Каменец, козаки, через

Волынь, вторгнутся в средину государства». А между тем, трусы разбегались, под

предлогом неполучения жалованья. Оставалось решиться на что-нибудь. Решили, по

совету Фирлея, стать под крепким городом Збаражем. В пользу этого располагала

надежда соединиться с Вишневецким, который тогда стоял под этим городом. Славное

имя его возбуждало бодрость, а польское войско находилось в беспорядке 1).

Невнимание, оказанное князю на сейме, лишение региментарского достоинства,

невыгодное о нем мнение короля и придворной партии оскорбили до крайности

честолюбивого князя. В порывах негодования он зарекался не вступать более в дело и

отправился из Варшавы в одно из своих имений в Червовой Руси, чтоб проводить

время подле своей любезной Гризельды. Дружина собралась около своего

предводителя; подчиненные разделяли огорчение военачальника и также положили

оружие. Но разнеслись ужасающие вести об ополчении Козаков, о нашествии хана с

ордами. Опасность грозила всякому пану; Вишневецкому более всего. Вишневецкий

собрал своих удалых воинов, тех вишневцев, которых малая горсть, в начале восстания,

одна подвизалась против бичей шляхетского звания.

) Памяти, киевск. коми., I, 3, 436—443.—Hist. Jan. Kaz., I, 50.

279

«Что будем делать, друзья,—говорил он,—уходить ли нам? прятаться ли? И на то ли

мы так славно подвизались, когда все бежало? Полетим, друзья, снова!»

С отважною дружиною отправился он по дороге в Украину и собирал себе

товарищей. Пристал к нему племянник его, Димитрий, подражатель и любимец

воинственного дяди; соединился с ним Александр Конещюльский, его прежде

жестокий соперник, но столько же, как и он, гонимый козацким предводителем.

Стекалась к нему шляхта, ободряемая его именем.

«Все старания киевского воеводы к укрощению мятежа оказались напрасными;

поднимается страшная буря, наступают роковые времена! — писал Иеремия

Вишневецкий в своем зазывном универсале к шляхте.—Из любви к отечеству мы

пробуждаемся от глубокого сна зависти, сближаемся с народом и извещаем вас о своей

готовности к услугам ваших милостей. Уже король выдал, как говорят, два раза вици на

посполитое рушенье, о третьих еще не слышно, но отечество в крайнем положении:

надобно спешить! Прошу вас, господа, сияющие мужеством и советом, беритесь за

оружие, других уговаривайте и поспешайте ко мне к 18 июня!» 1).

Дошедши до селения Шимковцы, паны стали обозом: воины переходили туда из

лагеря трех предводителей; в лагере от этого сделался такой беспорядок, который

заставлял опасаться повторения пилявской комедии. Не время было играть

честолюбием: Вишневецкий стал замечать, что раздвоение войска послужит к выгоде

неприятеля и начал исподоволь стараться соединиться с главным войском. Для

честолюбивого магната стыдно казалось самому набиваться с услугами: ему хотелось,