Богдан Хмельницкий

начали рыть в средине своего обоза еще теснейшие окопы, уж под городом, и даже в

городе, близ замка; мещане збаражские и хлопы волею-неволею работали вместе с

жолнерами. Оставив у старых окопов по пятнадцати человек из каждой хоругви,

поляки бросились в новые окопы; но не ушли они половину пути, как козаки обратили

в бегство сторожу, погнались за уходящими и перебили множество жолнеров, не

успевших вскочить в новые окопы: козаки овладели покинутыми польскими окопами и

стали тотчас повышать их; чрез три часа козацкие окопы были выше польских и опять

началась утомительная для поляков пальба *)• Козаки, между прочим пускали в

польский обоз из своих пушек зажженные нитяные клубки. Либо они хотели зажечь

обоз, либо думали околдовать поляков, говорит современный дневник, по козацкия

чародейства не вредили полякам: ксендзы разрушали их действия своими

экзорцизмами. Подсылали козаки двух молодцов городских, передавшихся к ним,

поручая поджечь город, но эти поджигатели сами попались в плен. Пытались козаки

навести воду из озера и затопить польский таборъ—и это не удалось 2).

Потом Хмельницкий прибегнул к новому способу: он приказал копать мины, чтобы

подземным путем провести Козаков в средину польского лагеря; но польские инженеры

заблаговременно открыли хитрость; заметив, что вдруг прекратилось нападение с вала,

они стали догадываться, ставили на землю мисы с водою и клали бубны. Догадка

оправдалась: вода в мисах волновалась, а бубны издавали звук на тех местах, под

которыми проводились подкопы. Тогда поляки, в свою очередь, начали рыть

контрмины и достигли до Козаков 3). «Такова-то жестокость человеческая, —

восклицает польский историк,—мало места им было на земле воевать: стали еще и под

землею! Напрасно мудрые ищут ада in centro terrae; в Украине — там настоящий ад

человеческой злобы > *).

20-го июля (30 н. ст.) поляки выкопали себе еще раз внутри своих тогдашних окопов

еще теснейшие, но едва стали вступать в них, как неприятели ударили на них, и в то

время, когда одни жолнеры, не успевши сделать окопы днем, доканчивали их ночыо,

другие целую ночь принуждены были отстреливаться от Козаков. По утру же 21-го

июля козаки под самыми польскими окопами насыпали свои, выше польских, и стали с

них палить в польский обоз и по городу; расстояние от козацких окопов до польских не

превышало тридцати сажен 5). 27-го июля (6 авг. н. с.) после сильного, но неудачного

приступа, козаки насыпали еще пятнадцать высоких шанцев и, так сказать, закопали

поляков со всех сторон; кто только из осажденных высовывал голову, тотчас его и

убивали. К пущей беде, у поляков недоставало пороха и огнестрельное оружие

потрескалось от частой стрельбы;

*) Bell, scyth. cosac., 38—39-—Woyna dom., 72.—Dyar. wojn. p. Zbar. Star. pols. I, 268.

Jak. Michal. xi§ga pamigtn., 446, 451, —Stor. delle guer. civ., 147.

2)

Jak. Michal. ks. pam., 452.

3) Bell, scyth. cosac., 42,—Annal. Polon. Olim., 1,128.—Histor. pan. Jan. Kaz., I, 63.

– 1) Histor. pan. Jan. Kaz. ibid.

5)

Diar. oblez. Zbaraza Kubala, I, 173.—Staroz. polskie, I. 269.

286

инженеры и пушкари были изувечены или побиты 1). Поляки забирали в городе

бочки, мазницы, обливали врагов смолою и защищались с остервенением обломками

ружей и деревом от возов. Врываясь в окопы, козаки тянули к себе крючьями возы и

хватали воинов 2). «Тогда,—говорит очевидец,— брат не смел подать помощи брату,

священники не могли приготовлять к смерти; не успевали хоронить мертвых, летний

жар, теснота, гниение трупов задушали осажденных и, что всего ужаснее, наступил

губительный голод. Припасы, какие прежде покупали за дорогую цепу, были

потреблены; в городе нельзя было достать ничего ни за какие деньги; паны питались

конским мясом, забыв свои затейливые блюда; шляхтич завяливал свою лошадь и

нередко дрался за нее с товарищем; но скоро такой источник продовольствия

прекратился: много лошадей было заранее прогнано за обоз, остальные были

застрелены, или задохлись в дыму; простые жолнеры, особенно немцы, служившие в

польском войске, питались падалищем, собирали в городских домах кошек, мышей,

собак, а когда и этих животных недоставало, отрывали кожу с возов и обуви, и ели,

разваривая в воде, а иные грызли зубами спеклую землю» 3). «И не один лях,—говорит

украинский летописец,—заплатил мыто головою на лядском базаре, и воды, бедный, не

нанився без кровиой заплаты, но и ту пив с червями и сукровицею из труповъ»: козаки

нарочно бросали трупы убитых в воду 4). Многие предводители оказывали благородное

воздержание; хотя оставалось еще несколько припасов, но, чтоб ободрить унывающих,

они отказывались от них произвольно и ели лошадиное мясо. Старик Фирлей также

хотел приняться за подобный стол, но другие не допустили его до этого, принимая в

уважение его старость.

Лридаючи большего облеженцям утрапенъя 5), козаки и хлопы, отдыхая от

нападений, садились на валы и отпускали над врагами насмешки: «Коли вы, панове,

чинш на Вкраипи одбиратимете? От уже рик тому есть, як ми ще вам ничего не

платили. А може чи не загадаете яисои ианщини? От из быдла доси не брали десятини,

кони ржуть, быдло пошалило, на ярмарок до Вроцлава хоче».

Отважнейшие из панов вступали с НИМИ в разговор.

«Теперь вам пока льгота,— говорили они,— а вот, скоро пойдете на панщину гатить

плотину чрез Днепр. А чинш соберет с вас литовское войско, как придет зимовать в