Большая судьба
Шрифт:
Иринушку не пустили в цех, но через мальчуганов-подсобников она быстро узнала о победе мужа. Теплые радостные слёзы покатились по смуглым щекам молодой женщины. Жарко, с великой любовью она прошептала: "Ах ты мой Иванушка-крылатко..."
С той поры за гравером Бушуевым и закрепилось благородное прозвище Иван Крылатко...
Глава девятая
О БЕЗДУШИИ, ЛЮБВИ И ДРУЖБЕ
В сентябре 1820 года горным начальником округа и директором Златоустовской фабрики вместо Фурмана назначили Клейнера, однако всё осталось по-старому. Немцы по-прежнему являлись хозяевами оружейной фабрики и всюду теснили
– Моя Эльза скучает без вас, молодой человек. Вы совершенно забыли моя дочь, столько времени ушло, а вы даже не были у нас, это весьма неблагородно... Мы ждем вас, ждем непременно!
Изо дня в день Петер старался попасть на глаза Аносову и всегда настойчиво зазывал в гости.
"В самом деле, отчего не побывать у Каймеров? Эльза - хорошая девушка; да и скучно всё время жить таким дикарем!" - подумал Павел Петрович и в первое воскресенье, надев парадный мундир, отправился на Большую Немецкую улицу. Стоял солнечный голубой день золотой осени, длинные ряды отстроенных для немцев домиков с красными черепичными крышами выглядели нарядно. Балкончики, полосатые ограды и ряды одетых в багрянец деревьев - всё радовало глаз. Аносов отыскал жилье Каймера и поднялся на крылечко. Эльза уже заметила его в окно и выбежала навстречу сияющая, радостная.
Они встретились, как старые знакомые.
Каймеры занимали уютную квартирку из трех комнат с видом на горы. В большой столовой стоял накрытый белоснежной скатертью стол, на стене тикали старинные немецкие часы с кукушкой. Было тихо, тепло. Павел Петрович и Каймер уселись в мягкие кресла. Петер держал большую трубку и поминутно пускал сикие клубы дыма. Он то и дело самодовольно щурился и подмигивал Аносову, глазами показывая на пухлую и румяную дочь: смотри, дескать, какая умная и пригожая моя дочь. Хозяйка!
Эльза приготовила крепкое кофе и подала на стол. Краснея, Аносов стал расхваливать девушку, которая, опустив глаза, молча выслушивала эти похвалы. Петер одобрительно покачивал головой:
– Моя Эльза делает дом полная чаша. Но...
– Каймер вздохнул и развел руками: - Но она есть женщина, и, так богом положено, она оставит отца и уйдет к мужу. Она ждет хорошего человека. Так всегда поступает умный и терпеливый немецкий девушка. Правда я говорю, Эльза?
Дочь недовольно повела плечами, а лицо гостя залилось румянцем. Чтобы несколько смягчить намек отца, девушка положила перед Аносовым альбом и кокетливо спросила:
– Вы пишете стихи? Напишите для меня что-нибудь приятное.
Павел Петрович окончательно сконфузился:
– Вот, ей-богу, в жизни никогда не писал стихов.
– Ну, а для меня это вы сделаете?
– умоляюще взглянула она на горного офицера.
– Вы должен писать! Так принят в хороший общество!
– настаивал и Каймер.
– Что ж, раз так, - повинуюсь!
– И, как ни мало любил Аносов девичьи альбомчики, разные сентиментальности, всё же он взялся за перо, с минуту подумал и вспомнил Пушкина. Стал быстро писать:
Я
пережил свои желанья,Я разлюбил свои мечты;
Остались мне одни страданья,
Плоды сердечной пустоты.
Под бурями судьбы жестокой
Увял цветущий мой венец
Живу печальный, одинокий
И жду: придет ли мой конец?
Так, поздним хладом пораженный,
Как бури слышен зимний свист,
Один - на ветке обнаженной
Трепещет запоздалый лист.
Эльза склонилась к плечу горного офицера и обдала его жаром своего дыхания.
– О бедненький мой!
– сказала она.
– Папа, он один-один, как лист на ветке обнаженной...
Каймер закашлялся, вскочил вдруг, схватил свой картуз и торопливо бросил:
– Ах, я сейчас вспомнил. У меня есть большой дело. Вы, мои дети, пока один.
Старик ушел, и, странно, Аносов вдруг почувствовал себя еще более скованным и неловким. Так они с Эльзой долго сидели молча. Девушка убрала посуду со стола, взяла старый отцовский чулок и стала тщательно штопать, изредка бросая на гостя многозначительные взгляды.
Каймер вернулся к вечеру веселым и немного возбужденным. Завидя его в окно, дочь предупредила Аносова:
– Он, конечно, был в немецкий клуб и пил много ячменного пива!
Переступая порог, Петер озорно закричал на всю горницу:
– Ну, как тут веселились, мои голубки?
– он подмигнул Павлу Петровичу и погрозил пальцем: - Вы, шельмец, милый мой, по всему вижу, одержали победа!
Эльза смело подошла к отцу, взяла его за плечи и подтолкнула в спальню:
– Вам пора спать, папа!
Грузный Каймер покорно подчинился дочери. Кряхтя, он разделся за перегородкой и через минуту густо засопел.
С того дня так и установилось, - каждое воскресенье Аносов после обеда являлся в знакомый домик на Большой Немецкой улице и просиживал там до сумерек. Отпив кофе и выкурив свою любимую трубку, Каймер уходил в немецкий клуб, и по возвращении каждый раз повторялось одно и то же.
Однажды в субботу к Павлу Петровичу зашел опечаленный старик Швецов. Взглянув на его хмурое лицо, опущенные плечи, Аносов всполошился:
– Что с тобой, ты всегда такой бодрый, а сегодня обвял?
Литейщик оперся о край стола, руки его дрожали, а на ресницах блеснула слеза:
– Луша плоха... Огневица приключилась... Боюсь, не выходим.
Павел Петрович взволновался:
– Да когда же это случилось?
– С неделю, поди, - глухо отозвался кержак, безнадежно опустив голову.
– Что же ты до сих пор молчал!
– вскричал Аносов.
– Сейчас же надо лекаря! Идем!
– он схватил старика за рукав и потащил из цеха.
Литейщик сурово остановил его:
– Ни к чему, батюшка, дохтур. Что богом положено на ее девичью долю, тому и быть! По нашему обычаю, грех этим делом заниматься!
– он отвернулся и тяжелой походкой пошел прочь.
Аносов надел пальто и нагнал Швецова.
– Веди меня к ней!
– решительно сказал он.
В домике у старика застыла тишина. Ребята забрались на печь и, словно тараканы, шелестели сухой лучиной.
Белоголовый мальчуган вынырнул из-под разостланного на полатях полушубка и таинственно зашептал: