Большая судьба

В дрожащих от волнения руках Менге держал образцы удивительных самоцветов. Его находки превзошли самые дерзкие предположения. Он нашел в Ильменях редкие минералы, которых еще не знала Европа. Казалось, что перед ним широко и гостеприимно распахнулись двери в каменные подвалы, наполненные сокровищами.

"Кажется, минералы всего света собраны в одном удивительном хребте сем, - заносил в свою записную книжку Менге.
– И много еще придлежит в оном открытий, кои тем более важны для науки, что представляют все почти вещества других стран в гигантском размере".

Почти каждый день с гор подвозили в городок добытые камни. Здесь всё записывалось, тщательно упаковывалось и готовилось к дальнему пути.

Через месяц Менге снова появился в Златоусте и собрался в Любек. Было раннее утро, когда к Аносову прибежал взволнованный, побледневший старик Швецов:

– Что же это будет, Петрович? Среди белого дня грабят наши богатства!

В глазах старика стояли слёзы, можно было подумать, что он потерял самое дорогое и заветное. Вместе с Аносовым они вышли на крыльцо. На площади шумно покрикивали караванщики, ревели верблюды. Позванивая колокольчиками, вереница их, нагруженная тюками и ящиками, мерно покачивая горбами, потянулась по пыльной дороге. Впереди всех на самом высоком двугорбом верблюде ехал карамбаш,* что-то гортанно выкрикивая. Караван покинул площадь и мало-помалу стал удаляться, а вскоре и совсем растаял в синеватом тумане.

_______________

* К а р а м б а ш - водитель каравана.

Павел Петрович тяжело вздохнул; на душе кипела буря. Он взял старика литейщика за руку, крепко сжал ее:

– Что поделаешь, отец, мы с тобой тут бессильны!

Пришел вечер. Аносов уселся в своем кабинете работать, но мысли его были о другом. Он сидел у стола, а за распахнутым окном простиралась теплая звездная ночь, шелестела сочной листвой молодая кудрявая березка. В комнату на огонек влетели две пестрые бабочки и закружились вокруг пламени свечей. Павел Петрович глубоко втянул в себя приятный освежающий запах листвы, поднялся и выглянул в окно. Всё было погружено в мягкий бархатистый мрак, который наполняли сотни разнообразных звуков. Аносов прислушался. Вот неподалеку ворчливо бурлит Громатуха, - утром в горах прошел ливень, и теперь потоки стремительно торопились к Аю. На пруду наперебой кричали лягушки, а с завода доносилось пыхтенье паровой машины. Все звуки сливались в бодрящую мелодию. Светлой и радостной казалась эта ночь! И синие звёзды, которые переливались и сияли над Косотуром, и запахи листвы, и шум горной речонки - всё это манило в горы, в лес.

"И впрямь, хорошо бы побродить по горам!
– мечтательно подумал Аносов.
– Стоит подняться на Таганай, побывать на Юрме, перевалить за Шишимские горы! Заводу нужны металлы, в них нехватка, а Ахте дает разрешение открывать русские сундуки для чужого человека! Неужели так и останутся лежать втуне для русских людей эти бесценные сокровища?"

Он отошел от окна, уселся за стол и склонился над тетрадкой.

Стал писать: "Уральские горы, питающие сотни тысяч народа и составляющие один из немаловажных источников богатства России, давно уже заслужили подробнейшего исследования..."

Он отложил перо и задумался.

"Но разве под силу одному провести подобное исследование?
– вдруг усомнился он.
– Возможно ли одному человеку сделать новые наблюдения к открытию рудоносных мест, не имея на это средств?"

Аносов снова склонился над столом. Гусиное перо затрещало под сильным нажимом пальцев.

"Можно и нужно..." - решительно написал он, вскочил и заходил по комнате.

Пламя в свече дрогнуло, зашипело, - опаленная бабочка упала в растопленный воск. Павел Петрович достал из книжного шкафа карту и, разложив ее, долго рассматривал...

На другой день он вызвал к себе Швецова. Литейщик явился прямо с работы, потный, в прожженном кожаном запоне, и в нерешительности остановился у порога. Аносов подвел его к распахнутому окну и, показывая на синеватую вершину Таганая, спросил:

– Скажи, мастер, ты бывал там?

Лицо Швецова вдруг потускнело, опечалилось.

– Бывал в молодости, да отходился ноне! Не бродить мне больше по шиханам да лесным трущобам, - ноги отказали. Что ты задумал, Петрович? пытливо уставился он в лицо Аносова.

– А что ты скажешь, дорогой, если я в горы пройду и погляжу, что там для нас припасено? Не всё же чужакам растаскивать наше богатство!

Глаза старика радостно зажглись.

– Милый ты мой!
– ласково прошептал он.
– Неужто и впрямь сделаешь это! Для русской земли, для народа постарайся!
– Глаза Швецова заблестели. Казалось, к нему вновь вернулась молодость.
– Только без бывалого человека одного тебя не пущу, Петрович! Ни бродить, ни ездить по таким углам нельзя без знающего человека. Забредешь куда и не выберешься!

– Вот ты и присоветуй мне умного и толкового человека. Да такого, чтобы не только горы и тропы знал, но и камни и руды любил. Не зря по горам пойду!

– Эка жалость, сам не могу тебя сводить! Отходился!
– сокрушенно вымолвил литейщик.
– Душа и глаза высоко манят, а ноги стали чужими. Что ж, есть на примете такой человек, старого леса коряга. Крепок он, истинно могуч! И каждый шихан, и любую тропку знает, как свой двор, и глаза у него на цветные камни и металлы ласковые. Чертознай! Семь десятков стукнуло, а дубом на юру стоит. Сегодня приведу тебе бедового ходуна - Евлашку Кикина!

Швецов помолчал, потом вспомнил что-то и тепло улыбнулся.

– Верь этому человеку, не продажный!
– веско сказал он.
– Господин Менге сманивал его в горы, положил перед ним золотой талер и сказал: "Покажи мне самое интересное в этих краях!". Евлашка отодвинул золотой и наотрез отказался: "Не для вас тут добро положено. Сами не возьмем, внуки, правнуки добудут сокровища и заживут!".

Глава вторая

ПРЕКРАСНЫ ГОРЫ УРАЛЬСКИЕ - КАМЕННЫЕ КЛАДОВЫЕ

НЕСМЕТНЫХ БОГАТСТВ

В солнечный полдень Аносов и дед Евлашка ушли в горы. Старик и впрямь оказался сильным и толковым. Высокий, с непокрытой косматой головой, он бодро и весело шагал впереди. Одет он был в старенький потрепанный кафтан и посконные порты, на ногах мягкие поршни, переплетенные ремнями. Лицо у Евлашки было загорелое, приятное. Такие лица бывают только у коренных русских пахарей, и это пришлось Павлу Петровичу по душе.

С мешками за плечами, с палками в руках, они пошли по торной дороге. На жарком солнце за спиной Аносова тускло поблескивал ружейный ствол.

– Хорошо ружьишко!
– оглядев оружие, одобрил дед.
– Всё, милый, сгодится в пути!

Подле Златоуста сразу начинались горные дебри и дремучие леса, в которых царствовали безмолвие, прохлада и особая привлекательная таинственность. Горного инженера поразило величие скалистых сопок и бесконечных лесных пространств. Здесь в чащобах всё жило своей, интересной и своеобразной жизнью, которую так превосходно знал дед Евлашка.

– Тут каждая местина мною исхожена!
– добродушно говорил он Аносову.
– Любое дерево и шихан говорят мне о горе и радости. Глянь-ко, у тропки в черемушнике ветхий крест склонился, - тут бродяги за копейку человека убили! Эх, сторонка сибирская, варнацкая сторонушка!
– вздохнул старик.