Большая судьба
Шрифт:
Татьяна Васильевна тревожно взглянула на мужа:
– Неужели это тебя так расстроило?
Павел Петрович строго посмотрел на жену:
– А как ты думаешь, каково мне увидеть старика Швецова под шпицрутенами? Седого, отдавшего все свои силы заводу человека могут за нечаянную оплошку провести по "зеленой улице".
– Ты всегда страхи рисуешь. Ты же начальник и всегда сможешь своих отстоять, - самоуверенно сказала она.
Аносов взглянул на Татьяну Васильевну, хотел в сердцах сказать обидное слово, однако сдержался и промолчал.
Молча сели за вечерний чай...
В июне Павла Петровича
Аносов не решился вечером являться в горное правление и остановился в гостинице. В большом зале горели сальные свечи, клубился табачный дым, было шумно и неуютно. Павел Петрович устроился в замызганной комнате. Через час к нему постучали; он поднялся с дивана и распахнул дверь. На пороге стоял пьяный купец. Покачиваясь, он икнул и громогласно провозгласил:
– Наслышан о вас. Купец Рязанов. Будем знакомы...
Павел Петрович учтиво поклонился:
– Простите, я очень занят, да и на покой пора...
– Ты, милай, не кочевряжься, - панибратски перебил его купец.
– Я тебе не шишига какая, - по пуду в день золота намывают на моих приисках. Слыхал?
Без приглашения он уселся в кресло.
– Милай, я только что в стуколку капитал выиграл. Пить хочу, гулять хочу!
– золотопромышленник потянулся к Аносову целоваться. Павел Петрович отстранился.
– Помилуйте, мы так мало знаем друг друга, - сухо сказал он.
– Дворянин? Брезгуешь?
– крикнул купец.
– А это видел?
– Он распахнул поддевку, и на рубахе заблестела звезда "Льва и Солнца".
– Видал, милай? Шах персидский пожаловал... Я мечеть в Тегеране воздвиг. Ась?
Аносов много слышал о Рязанове, купец держал в своих руках большинство крупных горных чиновников. Не хотелось ссориться.
– Не сердитесь, - сказал Аносов.
– Я очень польщен знакомством с вами, но я... я болен...
– Чем же ты болен?
– сочувственно спросил гость.
– Я сам не знаю. Трясет... Может быть, что серьезное.
– А вдруг холера?
– вскочил купец и закрестился.
– Эфтова еще нехватало!
– И, пятясь, он стал отступать в распахнутую дверь. Хол-е-е-р-а!
– заорал он и затопал сапогами по коридору.
Аносов устало бросился на диван.
"Что за люди?
– в ужасе подумал он.
– Рабочим платят по три копейки в день, порют на смерть за прогулы, а сами прожигают тысячи!"
Незаметно стал дремать. Долго еще доносился шум, крики из зала. Кто-то истошно закричал:
– Спаси-и-те, бью-ю-т...
И всё сразу стихло. Усталость взяла свое; Павел Петрович загасил свечу и уснул...
Утром он отправился к начальнику горных заводов Уральского хребта. За Исетским прудом возвышались белокаменные палаты с прекрасной строгой колоннадой. Солнце щедро лило потоки света на зеркальную гладь пруда. Шумели густые береговые осокори. Но шумнее всего было на широкой немощеной улице. Перед распахнутой настежь лавкой кричала и волновалась большая пестрая толпа. Люди бросались на что-то, схватывались в драке, вопили. Мелькали кулаки. Из людского клубка на карачках выполз
бородатый будочник с синяком под глазом.– Что же это? Бунт?
– испуганно уставился на него Аносов.
– И-и, батюшка, что надумал!
– потирая синяк и поднимаясь на ноги, прохрипел будочник.
– Бунты давно отошли. Купец Рязанов скупил всю лавку Абросимова, вот целыми штуками ситцы да сукно в народ кидает. Кому же охота упустить такое? Стой, стой, никак опять..
Не обращая внимания на Аносова, он снова бросился в толпу и закричал:
– Братцы, братцы, и мне хошь на рубаху!
– Кто это кричит?
– захрипел пропитой голос и, раздвигая народ, вышел купец Рязанов со штукой яркого кумача. Размахнувшись, он кинул штуку ситцу вперед, она взметнулась, как яркое пламя, и красная дорожка простерлась среди улицы.
– Раскручивай! В кабак хочу! А ну с дороги!
– властно закричал купец и хмельной, неуверенной походкой двинулся по кумачу.
Павел Петрович поспешил укрыться за спины. Рязанов прошел вперед, подобрал брошенную будочником алебарду и давай бить окна. Зазвенели стёкла, заулюлюкали люди. Самодовольный, потный и пьяный купчина, круша всё на своем пути, орал, словно на пожаре:
– Бей всё! Лакай, братцы, хмельное. За весь кабак плачу!
– Куражась, он остановился у кабака и зычно позвал: - Еремеич, ведро шампанского, коня моего омыть!..
Аносов был поражен. В кабаке словно ждали купецкого выкрика, выбежал малый с ведром игристого вина и, бросаясь навстречу гулёне, готовно спросил:
– Куда прикажете, ваше степенство?
– Коня, савраса моего, окати!
Трактирный слуга, не раздумывая, побежал следом за купцом и, заметив гривастого скакуна, проворно окатил его шампанским.
– Батюшка, родной, мне хоть капельку!
– ощеря редкие зубы, запросил будочник.
– А, это ты, шишига! Стой!
– медведем рявкнул на него купец. Подставляй морду! За удар - красненькая!
– И, не долго думая, он размахнулся кулаком и съездил бородатого стража по лицу. Будочник только сморкнулся, утер показавшуюся из носа сукровицу и залебезил:
– Еще размахнись, батюшка. Ну, ну, ударь, ударь, благодетель...
Он поспешил за бушующим Рязановым. И что больше всего поразило Аносова, - никто не торопился прекратить безобразие, и каждый радовался, когда буйство докатывалось до его порога. Стыдясь за толпу бездельников, Павел Петрович юркнул в боковую улицу и скрылся от позорного купецкого куража...
В прохладной приемной начальника Уральского хребта стояла тишина. Чиновник, выслушав Аносова, вежливо предложил:
– Садитесь. Их превосходительство генерал-лейтенант Дитерикс скоро-с примут.
Действительно, ждать долго не пришлось; Павел Петрович четким шагом вошел в кабинет Дитерикса и отрекомендовался. Старый, истощенный генерал поднялся с кресла, любезно пожал Аносову руку и просяще предупредил:
– Я очень, очень болен... Мне, извините, тяжело. Прошу вас докладывать покороче.
Начальник горного округа стал рассказывать о положении на заводах, а Дитерикс, прикрыв глаза, молча слушал. Его потухшее желтое лицо казалось пергаментным.
"Он действительно стар и болен", - подумал Аносов и поторопился. Кончая доклад, Павел Петрович не удержался и рассказал о булатах.