Боярышня Евдокия 4

— Выкупи их и помоги начать жить наново. Если казна не может себе этого позволить, то спроси деньги у москвичей. Всем миром соберём на такое дело.

Князь смотрел немигающим взглядом, и она не выдержала, начала приводить аргументы:

— Люди — наше богатство. Мы многих потеряли, но ещё хуже, когда наши мужи вынуждены до конца жизни работать на врага, а женщины рожать им воинов, вместо того, чтобы вернуться и наново врасти в землю.

— Евдокия…

— Нельзя бросать наших людей…

— Да дай сказать своему князю! — рявкнул Иван Васильевич.

Дуня быстро закрыла себе рот ладошками и предано уставилась на него.

— Скажи отцу, чтобы завтра пришёл ко мне. Ты ему службу нашла.

— К-какую? — запнулась она.

— Поедет выкупать алексинцев.

Дуня сглотнула, прижав руки к груди, но согласно кивнув, тут же спросила:

— А помочь им перезимовать?

— Скажу свое слово.

— А мемориал, чтобы никто не забывал об их отваге?

— С этим к владыке. Всё, сгинь с глаз моих.

Глава 10.

— Чего притихла? — с подозрением глядя на внучку, спросил дожидавшийся её выхода из княжьего дворца Еремей.

Дуня в ответ тяжко вздохнула.

— Неужто князь не отпустил тебя в Дмитров? — недоумевал боярин.

— Ох, деда, — замялась она.

— Говори уже, а то нагнетаешь мне тут, что дышать тяжко.

Евдокия фыркнула, и у Еремея отлегло от сердца.

— В Дмитров я еду, — перешла на деловой тон боярышня, беря деда под руку, — и у меня есть поручение.

— Какое? Ну что я из тебя всё вытягивать должен! — вспылил боярин.

— Как ты предполагал, быть мне нянькой при том португальце, что едет к нам.

— Кхм, скажешь тоже… нянькой, — хмыкнул Еремей, но тут же наставительно выставив палец добавил: — видно, князь серьёзно заинтересован в нём.

— То дела торговые и только, — на всякий случай пояснила Дуня, чтобы дед не надумал себе лишнего, а то уже начал бороду оглаживать и строить какие-то планы.

— Ишь как ценит тебя Иван Васильевич, — с гордостью произнёс Еремей.

— Ты только особо не хвастай, чтобы не сглазить. Сам знаешь, что у нас полно завистников.

— Молодец, что понимаешь это, — похвалил её дед и с досадой добавил: — Иным проще оболгать кого-то или расстроить чужое дело, нежели честь по чести службу нести.

Дуня кивнула, подтверждая, что думала об этом, но продолжать тему завистников не стала. Ей хотелось посоветоваться о другом.

— Князь поручил мне приглядеть за Еленкой, дочерью Ивана Владимировича, — понизив голос, сообщила она. — Ему не нравится её интерес к князю Дмитровскому Юрию Васильевичу.

— Какого Ивана Владимировича? — не понял Еремей. — А, Ивана Лыко-Оболенского! — догадался он. — Тут скорее интерес самого Ваньки к дмитровскому князю, а не его дочери, — задумался боярин, неспешно ступая по мостовой Кремля.

— Деда, это ж про боярина Лыко-Оболенского болтают, что с его земель люд бежит?

— Болтали, — уточнил Еремей. — Сейчас тихо стало. Князь всем жалобщикам укорот дал.

— Укорот дал жалобщикам из простого сословия или жалобщикам боярам? — уточнила Дуня, помня, как несколько лет назад землевладельцы пытались заставить князя принять закон о закрепощении крестьян.

Они ещё в пример приводили литовско-польское княжество. И ведь не постыдились, пришли и прямо пожаловались, что люди бегут от них, бросая дома!

Еремей покосился на внучку, недовольный тем, что она вернулась к болезненному для думы вопросу. Князь тогда четко обозначил свою позицию, дума большинством голосов поддержала его, но недовольные решением не смирились, затаились и до сих пор меж собой злобу тешат. Кошкин тихо шепнул Еремею, что некоторые посматривают в сторону братьев князя, думая, не сговорчивее ли они будут, коли посадить их на великокняжеский стол.

И внучке лучше держаться от этого подальше. Поэтому Еремей сурово бросил ей:

— И тех, и других, — и насупил брови.

Дуня сразу же уловила испортившееся настроение деда и благоразумно вернулась к поручению князя насчёт боярышни Еленки Лыко-Оболенской. Прижавшись, чтобы быть поближе к дедову уху, она поделилась сомнениями.

— Зачем Иван Васильевич разрешил Еленке ехать в удел Юрия Васильевича, если ему не по душе это? Что за блажь?

Еремей с досады чуть не сплюнул, поняв, что всё же придётся поведать внучке о нехороших разговорах среди некоторых бояр и служилых князей. Опасаясь сказать лишнего, он не сразу ответил, а когда решился, то огляделся и только потом наклонился к уху внучки:

— Не ладно у нашего князя с братьями.

Дуня широко открыла глаза и так же тихо спросила:

— Юрий же вместе с ним на Новгород ходил, а недавно супротив хана Ахмата стоял. Люди хорошо о нём говорят.

Еремей Профыч согласно кивнул и даже пояснил, как дело было:

— Он с князем Верейским вовремя на подмогу Челяднину и Беклемишеву подошёл. Там ещё подоспел и самый младший брат нашего князя Борис Васильевич. А в Коломне царевич Данияр стоял, да и Иван Васильевич в Ростиславле готов был останавливать хана. Так что все вместе грозили Ахмату.

Дуня даже не подозревала, что Иван Васильевич выстроил многоступенчатый план по защите земель. Оказывается, он объединил силы и ждал Ахмата, да только тот хан чуть не проскочил стороной! Если бы не вставшие насмерть алексинцы, то случилась бы большая битва.

— Дед, так что нехорошо-то с братьями Ивана Васильевича?

Еремей запыхтел, вновь огляделся, прежде чем говорить:

— Все они клянутся в дружбе, да только в лицо одно говорят, а средь их ближних совсем о другом разговоры идут и письма лукавые нашим боярам пишут. Вот и думай, верить им али нет.

Евдокия задумалась, а в голову лезла дурацкая фраза про параноиков, в которой говорится, что если вам упорно что-то кажется, то это не значит, что этого нет.

Она попыталась поставить себя на место князя, и на первый взгляд ей показалось, что его положение прочно, и параноиком ему не с чего быть. Он уже показал себя сильным правителем и народ им доволен.

И тут закралась мысль : а что будет, если князь умрёт?

Кто сядет править? Казалось бы, княжич Иван Иваныч!