Боярышня Евдокия 4

Однако живо ещё лествичное наследование, где правление передаётся не сыну, а брату! Это дед Ивана Васильевича наплевал на своих братьев и посадил на московский стол сына Василия, а тот из-за этого всю свою жизнь враждовал с обиженным дядькой. А потом Василий по примеру своего отца посадил править своего старшенького, да ещё подсказал ему самому себя назвать Великим князем, не дожидаясь ничьего одобрения.

И что получается? А то, что бояре могут захотеть сделать всё по закону. Скажут, что дедами заповедано садиться княжить братьям почившего, а не сосунку малолетнему, и вновь начнется кровавая свара. Старые московские рода безусловно поддержат княжича, а вот остальные…

— Чего застыла? — недовольно спросил дед. — Коли нечего сказать, так пойдём.

— Наоборот, голова пухнет от мыслей, — пожаловалась Дуня.

— Ничего, с опытом научишься отсекать важное от неважного, — подбодрил её Еремей, коря себя за то, что не сумел обойти скользкую тему.

— Дед, так боярин Лыко-Оболенский хочет оженить Юрия Васильевича на своей дочери и…

— Цыц! Не знаю ничего про твоё «и…» — вскипел Еремей и даже замахал руками на внучку, но тут же огорошил её вопросом: — А так-то, кто ж не хочет свою кровиночку сделать княгиней?

Дуня возмущённо посмотрела на деда, удивляясь, как у него получается одновременно быть честным боярином и чёрти кем.

— А ты слышал про то, что аппетит приходит во время еды? — грозно спросила она его.

Еремей Профыч остановился и осуждающе посмотрел на неё. Потом тяжко вздохнул, посмотрел на небо и весь как-то уменьшился.

— И в кого ты у меня такая? — с досадой спросил он, а когда Дуня открыла рот, чтобы ответить, буркнул, что сам знает. Какое-то время они шли молча.

— Ой, деда, мы ж обратно пошли! — воскликнула Дуня и робко улыбнулась. Дед огляделся, усмехнулся и они развернулись.

— Дуняша, князь попросил тебя приглядеть за Еленкой, так ты пригляди, но никуда не лезь. Опасно это, — начал наставлять он её.

— Деда, ты не волнуйся, — она погладила его по плечу и успокаивающе произнесла, — я отвезу Пушка, улажу дела с негоциантами и...

— И?

— Всё разведаю и всех обезврежу.

— Дунька! Это не шутки! — взвыл Еремей, сжимая кулаки. — Не смей!

— Деда, погоди бушевать. Я забыла тебе сказать, — она замялась, заставляя Еремея ещё больше нервничать.

— Говори, не тяни! — рявкнул он.

— Князь велел отцу зайти.

— С тобой отправит? — обрадовался Еремей Профыч. — Хорошее дело. Славка сам хотел…

— Нет, тут такое дело… Понимаешь, князь хочет выкупить жителей Алексина из полона! — заявила она, разведя руки, показывая, что сама в шоке от желания Ивана Васильевича. Потом покачала головой, будто бы удивлена, но одобряет княжеский порыв и добавив торжественности в голос, произнесла:

— Он поможет им вернуться домой и по-новой обустроиться! Правда, наш князь молодец?

Еремей попросил повторить, и Дуня повторила, а потом начала торопливо говорить о том, что нужно помнить о героизме и беречь людей, потому как... Разволновавшись, она не заметила, как дед вновь остановился.

— Деда? Ты чего? Болит что-то?

— Эх, сколько моих товарищей сгинуло вот так… — Еремей промокнул рукавом глаза, — родня старается выкупить тех, кто в полон попал, но часто посланцы сами становятся полоняниками.

Боярин всхлипнул, и Дуня вместе с ним часто-часто заморгала. Она-то думала, что он скажет ей, что снова лезет куда не просят, а вышло совсем наоборот. Всё же дед у неё живет больше по чести, чем по акульим законам.

— Деда, ты чего? Ну чего ты? — принялась она тормошить его.

— Всех бы выкупить, а лучше отбить! — сжав кулак, воскликнул он.

Дуня всё же схватилась за платок, чтобы вытереть навернувшиеся слёзы.

— Кого же князь пошлёт исполнять свою волю? — взяв себя в руки, спросил Еремей.

— Так отца, я разве не сказала?

Дед приоткрыл рот, но тут же захлопнул. Быстрым шагом пошёл вперёд, остановился, повернулся к внучке, погрозил ей пальцем, а потом вздохнул и опустил руки.

— Славку, значит. Ну что ж, опасно это, но честь немалая. Мамке сама скажешь?

— Я её успокаивать буду, — опустив голову, предложила она.

— И то хлеб, — согласился боярин.

До дома доехали молча. Там Дуня дала указание переделать короб для размещения в нём Пушка, а после села подумать о предстоящей дороге, о кошках, о братьях Ивана Васильевича и пропадающих в это самое время в полоне жителях Алексина, о Еленке Лыко-Оболенской, но только не об отце и матери. Ему предстоит сложная поездка и он может не доехать до земель Ахмата, не добиться встречи с нужными людьми, не сладить дело, не выкупить, не привезти людей обратно, не… Сложную задачу придётся решить её отцу, но он должен справиться!

Дуня вздрогнула, услышав плач мамы и хотела пойти к ней, но её опередила Василиса. За стеной ключница что-то ворковала, отдавая короткие приказы ближним Милославы. Дуня замерла на месте, не зная, идти или не идти. Вскоре плач стих.

Утром всех взбудоражил посланник бывшего владыки Феодосия. Дуня сорвалась к нему, думая, что появились вопросы по лекарням или затеянным новгородским владыкой школам, но старец встретил её, держа в руках знакомый эскиз церкви с разноцветными куполами и всё, что он спросил, было:

— Это кто ж тебя надоумил такую красоту в деревне ставить?

Дуня посмотрела на свой рисунок, как будто впервые видит, и улыбнулась :

— Это как-то само… А что не так? Радостно и красиво, а деревня когда-нибудь станет городом, а может, Москва разрастётся и наше Доронино станет частью Москвы, — выпалила она, округлив глаза, словно сама себе не верит, но вдруг такое случится!

— И в кого ты такая бестолковка? — вздохнул старец. — И Варфоломея втянула в свои замыслы. Он же всех тут взбаламутил, требуя незамедлительно начать строительство.

Дуня робко пожала плечами, и складывая руки на груди в молящем жесте, заглянула в глаза Феодосия, будто бы спрашивая, серьёзно ли он сердит на неё.

Феодосий долго сидел, изображая неприступность. В его голове роилось множество проблем, связанных с боярышней Евдокией.

Из-за её инициативы монастыри до сих пор делятся на два лагеря по вопросам владения землей, крестьянами, способов хозяйствования. Теперь же с её легкой руки идут споры об объединение новгородской, псковской и московской епархии. Как оно дальше будет? А ещё лекарни и школы … Всё к добру, но где ж взять на это силы?