Божественная любовь

Илена же, шалая от счастья, понимала теперь только одно: каким-то образом принцесса Мирабэль добилась для нее королевской защиты, теперь неминуемая смерть за преступление больше не грозит нерадивой служанке. А еще ее ущипнул за попку сам король!!! Будет о чем рассказать девушкам на кухне! Ох, и позавидуют ей! Служанка, вылетевшая за дверь кабинета вместе с Бэль, тут же, не отходя от кассы, плюхнулась на колени перед спасительницей и принялась целовать ее руки, лепеча благодарности. Принцесса поморщилась от неловкости и принялась выдирать пальцы из хватки Илены. Юная богиня терпеть не могла унижений, никогда не унижала никого сама и очень не любила, когда кто-то пресмыкался перед ней.

Вот так и получилось, что Лимбер был слегка раздражен. А когда в скором времени после визита племяшки получил по магическому кристаллу известие о посольстве степень раздражения лишь усилилась. В этом «чудесном» настроении он и вызвал к себе Энтиора.

Вампир – воплощение элегантного неудовольствия тиранией отца – проявился в рабочем кабинете. Манерно и даже демонстративно – ваши прихоти, уважаемый родитель, столь обременительны! – вздохнул и опустился в кресло рядом со столом.

Король кинул на отпрыска, настолько свободного от забот, чтобы пугать служанок по коридорам, тогда как ему самому их даже прижать некогда, хмурый взгляд, и процедил:

– Посольство из Мэссленда возглавляет принц Дельен. Твой приятель, тебе с ним и мудохаться. Вот бумаги! – После чего запустил в вампира тяжелым свитком.

Целил, конечно, в недовольную физиономию, по сусалам, но изящные пальцы вампира взметнулись с быстротой кобры и перехватили документ в паре сантиметров от лица. Только ветерок шевельнул темные пряди волос и одну серьгу-каплю с сапфиром редкого бирюзового оттенка, да вспенилось белое кружево. Энтиор любил рубашки такого кроя, с пышными кружевными манжетами и воротником. Даже одной из привычек бога было щелчком пальцев взбивать кружево на рукаве, довершая любование собой перед зеркалом, возведенное в ранг ритуала. Столько времени, как брат, не проводила за туалетом даже Элия, то ли любила себя меньше, то ли запасы терпения безграничными не были.

Но недовольство недовольством, а приказ короля есть приказ. Вампир быстро проглядел документы и сухо осведомился о главном:

– Когда прибывает посольство?

– Через двадцать минут, – буркнул король.

– Что-о? – в растерянности пополам с возмущением выпалил Энтиор, не ожидавший такого подвоха.

– Оглох? Может тебе по уху съездить для обострения слуха? – мрачно озаботился любящий родитель.

– Не думаю, что это решит проблему, – процедил раздосадованный вампир. – Как я успею все приготовить к встрече, отец?

– За двадцать минут до тронной залы можно добраться даже ползком, если ты разучился телепортироваться и отнялись ноги, – рыкнул Лимбер. Рука на столешнице многозначительно опустилась рядом с пресс-папье, прозрачно намекая, еще один глупый вопрос и встречать посольство драгоценный отпрыск будет с повязкой на правый или левый глаз по выбору.

– Тронный? Ты открываешь личный портал? – неподдельно удивился сын.

В тронном зале Лоулендского королевского замка действительно существовал постоянный портал. Вернее, он скорее существовал чисто условно, поскольку открытие врат требовало соблюдения ряда весьма строгих условий для обеспечения безопасности процесса.

Скажем, самым важным из таковых было присутствие у врат лично короля Лоуленда при всех регалиях, чья сила, посланная в плетение врат, открывала их на несколько секунд. Время достаточное, чтобы кто-то или что-то переместилось между мирами, если требовалось срочное перемещение.

Ну и скажите, какой самоубийца какого мира будет требовать от короля Мира Узла открытия портала на таких условиях? На памяти Энтиора подобного амбициозного смертника не находилось. А теперь из-за каких-то несрочных договоров и вдруг такое…

– Ты не хочешь вызвать Элию? – уточнил вампир, поневоле включаясь в работу и гадая, не понадобится ли помощь Богини Логики.

– Нет, в приватной беседе Млэдиор, скотина, намекнул, что Дельен совсем заигрался со своими псами и стражами на болотах. Не худо бы парню жениться. Хрен ему, а не принцесса Элия! Подпишем все договора, и пусть проваливает, пиявок кормить и собак трахать, – буркнул Лимбер, коротко пересказывая диалог с монархом мира-конкурента. Поднявшись из-за стола, бог подошел к сейфу, где хранились королевские регалии.

Тяжелая корона – сплетение серебряных нитей и сияющие драгоценные камни превосходной огранки опустилась на голову монарха. Мантией владыка пренебрег, а вот жезл в руку взять-таки пришлось. Без трех регалий – перстня-печатки, короны и жезла открыть врата Лимбер просто не смог бы. Видя все эти приготовления, Энтиор, собравшийся было продолжать возражения, захлопнул рот. Одно дело спорить с бесящим до крайности отцом, другое – возражать королю. За первое можно и в самом деле схлопотать в глаз, а второе попахивает откровенной изменой, кому, как не лорду Дознавателю Лоуленда, было чувствовать разницу. Ведь идиоты, не разбирающиеся в нюансах, рано или поздно попадали в его казематы на встречу с профессиональным воспитателем хороших манер.

Бог прищелкнул пальцами, приводя в действие еще одну заготовку заклятья. Одежда принца из роскошно-повседневной стала официальной, но оттого не менее роскошной и удобной. Кроме серьги и перстня на отвороте короткого двубортного камзола слева появилась брошь – символ должности: хлыст и охотничий рог, обвитый розой. Все негодование волей неволей пришлось отложить и приберечь для жалоб Элии или Мелиору. Никто другой выслушать, посочувствовать и понять тонкую натуру Энтиора был не способен.

По пути до точки открытия портала ряды встречающих посольство Мэссленда пополнились одним из секретарей Лимбера, деловитым мужичонкой выцветшего серого оттенка и парадной стражей в легких доспехах полным комплектом в двенадцать персон. Высокое положение прибывающего обязывало обеспечить хотя бы минимальный церемониал.

Тронный зал, торжественный и пустой, насыщенный тематикой роз примерно в половину меньше, чем одноименная гостиная, был тих. Любому преступившему порог помещения сразу бросалось в глаза высокое парадное кресло на небольшом возвышении, искусно вырезанное из цельного куска темного дерева – трон короля. Каменные седалища Лимбер не любил и, едва взойдя на престол, заменил бледно-мраморное великолепие на хранящую тепло драгоценную древесину с вмонтированной в сидение и спинку плоской подушкой. Ткань ее один в один походила внешне на древесину и различалась лишь на ощупь. Теперь многочасовое, коль требовалось, пребывание на постаменте в качестве живого символа государства его величество выдерживало без стремительно нарастающего желания убить всех и вся. Дополняли картину царственного величия, где взгляд должен был сосредотачиваться на занимающем трон боге стяги Лоуленда по бокам царственного «стула» да громадная люстра с хрустальными подвесками и магическими светильниками-свечами высоко вверху.

На этой люстре как-то раз, едва освоив зачатки заклятья левитации, покаталась Бэль. Мелодичный перезвон подвесок при движении «качелей» привел маленькую проказницу в буйный восторг. Это музыкальное сопровождение, с точки зрения Бэль, даже компенсировало недостаточную быстроту и амплитуду колебания. С точки зрения его королевского величества, такая проделка заслуживала хорошей порции шлепков по мягкому месту, и шалунья не получила их только потому, что, развлекаясь, умудрилась рассыпать из карманов кучу спелых орехов-шин. Град получился великолепный – обильный и очень крупный – под него успел угодить не в добрый час сунувшийся в залу Энтиор. Синяк на аристократическом лице вампира просуществовал недолго, но все желающие в семье успели полюбоваться и изрядно повеселиться, созерцая переливы спешно запудренной травмы. Вампир не преминул пожаловаться на проделку неугомонной шкодницы ее опекуну-Нрэну, разумеется, ожидая наказания для Бэль. А воитель взял и, к великому разочарованию кузена-садиста, ограничился нудной нотацией на тему: качаться надлежит на качелях, ибо люстры для оного вида развлечений не приспособлены. Дескать, девочка могла пострадать, если б осветительный прибор сорвался с креплений, не говоря уж о том, что оный прибор весьма ценен. О синяке Энтиора не было сказано ни слова, так, словно он никакого значения не имел.