Божественная любовь

– Элия, ты им поможешь? – жалобно вступаясь за пару влюбленных, попросила Мирабэль, у которой сердечко сжималось от жалости.

– Разумеется, милая, – снисходительно согласилась Элия и, обернувшись-таки к самоубийцам, строго сказала:

– Глупыши! Прежде, чем перебирать все эти выходы, надо было окончательно разобраться с запретами родичей.

Богиня взмахнула рукой, телепортируя на крышу храма родителей влюбленной парочки, их оказалось не четыре, а двое. Остальных без некромантии достать возможности не представлялось. В розарий явились: скорее пожилая, чем зрелая, какая-то малость поистрепавшаяся временем худая женщина со сколотыми в причудливый узел на затылке волосами и полный, сдобный, как пирожок с пылу с жару, мужчина в шлафроке, легком шарфе и пушистых тапках без задников.

Мать охнула и со стандартно-пугающим всех, а не только виновников, воплем «Нет!» кинулась к дочери. Мужчина издал удивительно пронзительный, неприятный скрип и столбом замер на месте. Юные голубки вздрогнули и поспешно попятились, забывая о том, что стоят на краю.

Пискнула Бэль, зажимая рот ладошкой, Элия метнула лассо силы, удерживая самоубийц на краю, и перенесла их по другую сторону хрупкого барьера.

А там подоспела и мать, мертвой хваткой впившаяся одной рукой в дочь, второй в ее кавалера. Непредусмотрительно, ибо, если бы самоубийцы решили кинуться вниз, то и спасительницу увлекли бы с собой совокупным весом через парапет, зато весьма показательно. Если так ненавидишь дочкиного ухажера, зачем рваться спасать столь прытко, что из волос на бегу даже гребень костяной вылетел?

Элия удовлетворенно хмыкнула и констатировала, скрестив руки на высокой груди:

– Ну вот, все в сборе. Теперь можно кое в чем разобраться. Насколько я уяснила из беседы с этими порывистыми молодыми людьми, они пожелали свести счеты с жизнью из-за отказа родителей благословить их союз.

Замерший столбом отец, тот самый, обещавший проклясть непослушное чадо, деревянным шагом направился к трио у парапета. По пути мужчина нагнулся, поднял костяной гребень для волос без одного зубца в центре, второй рукой он почему-то при этом вцепился в шарф на шее. Боялся зацепиться деталью туалета за пышные розовые кусты? А женщина стояла, не шевелясь, и неотрывно смотрела не на самоубийц, а на этот же самый шарф изначально зеленого, а теперь какого-то сенного цвета.

– О, вот в чем дело, – цокнула языком Элия и прищелкнула пальцами. – Какая глупость, если вы были столь неуверенны, то воспользовались бы помощью эксперта-вампира.

– Эли? – просительно протянула Мирабэль, пока еще не разобравшаяся в ситуации, но заинтригованная всем происходящим и жаждущая получить пояснения.

– Все просто, малышка. Некогда двое любили друг друга, но обстоятельства вынудили их разорвать отношения, а теперь пламя нежного чувства зажглось в сердцах их детей. Вот только, родители считали, что наши голубки являются братом и сестрой, поэтому всеми силами противились романтическим отношениям. Девушка – копия старого кавалера, а паренек, пусть таковое невозможно генетически, напоминает леди. Странные люди, им невдомек, что внешнее сходство отнюдь не всегда вопрос крови и силы. Во многом оно может зависеть от тайных страхов, надежд и желаний, – растолковала Богиня Любви и кузине, и тем четверым, статуями украсившим розарий храма, кого связала в причудливый узел проказница судьба.

– Значит, они не родственники? – уточнила юная принцесса, переводя взгляд с молодых на старые лица, воистину весьма схожие между собой.

– Нет, – подтвердила Элия. – И все глупости, которые они собирались наделать, совершенно ни к чему.

– Мама, я думала, ты ненавидишь арона Ашлафа, – растерянно пробормотала девушка, избегая смотреть родительнице в глаза.

– О, настолько ненавидит, что хранит его подарок – сломанный гребень, а он так злится на твою мать, что не снимает с шеи задрипанного шарфа – ее дара, – с усмешкой поддакнула богиня.

– Откуда нам с аро Палестой знать, что все сказанное вами правда? – хрипло переспросил Ашлаф, аро промолчала. Краска, залившая ее лицо, ясно говорила о причинах избранной тактики – женщина отчаянно стеснялась раскрытого на глазах у детей секрета, похороненного под спудом лет.

– Вы осмеливаетесь задавать такие нелепые вопросы в моем храме? – величественно поинтересовалась Элия, снимая часть блоков со своей силы.

Серебристо-голубая аура окружила принцессу, серые глаза засияли звездами, ощущение могущества патокой разлилось в воздухе, неся аромат роз альтависте (пусть этого сорта не росло в храме) и персика, пригибая смертных к земле волной энергии, заставляя сильнее биться сердца, будя самые заветные воспоминания о любви. Эта сила и аромат освежали их, унося прочь горе, боль разочарований и горечь разлуки.

Все четверо опустились на колени, чертя знак розы у сердца и шепча горячую молитву:

– Светлейшая и великая Элия, для любви открываем души свои, на помощь твою уповая…

Руки арона Ашлафа с гребнем и аро Палесты нашли друг друга и переплелись пальцами. Соединились ладони их детей.

– Вот и все, с мелочами они разберутся и без нашей помощи, – заключила Элия, накрывая себя и кузину заклятьем невидимости. Для молящихся две прекрасные богини исчезли с площадки-розария, но молитвы это не прервало.

– Хорошо, что все разъяснилось, они ведь на самом деле все друг друга любят, а считали что нет выхода… – умиротворенно вздохнула Бэль, обожающая романтические истории со счастливым концом.

– Люди, да и боги часто ошибаются, считая, что угодили в безвыходную ситуацию. Хуже всего, если они начинают искать выход в смерти, тем самым выбирая единственный путь, отрезающий возможность исправить ошибку, – задумчиво согласилась Элия, направляясь к босому мраморному убожеству в смирительной рубашке, красующемуся на постаменте. Просто-таки символическому памятнику безумной в самом прямом смысле этого слова любви.

– Но ведь иногда бывает, что… – задумчиво и чуть неуверенно, оттого, что не знала, насколько применим к реальности ее книжный опыт, протянула юная принцесса, вспоминая те сказочные истории, которые заканчивались типично по геройски, то есть высокопарно-трагически.

– Бывает. Такова жизнь, родная. Только, прежде чем делать столь окончательный выбор, нужно быть абсолютно уверенной в том, что иного выхода действительно нет, а нет не потому, что ты его не видишь, – строго ответила старшая богиня, простирая руки к статуе и возлагая ладони на холодный мрамор. – Только тогда, когда ты четко осознаешь, что твой выбор не бегство от проблемы, а ее единственное, пусть и страшное решение, которое будет спасением не только и не столько для тебя, сколько для других.

– Это как принцесса Кира умерла, выпив яду, чтобы ее родичи и жених не отдали ключи от мира темному врагу? – серьезно перепроверила правильность своих выводов Бэль.

– Да, она совершенно точно знала, что бежать не сможет, таково заклятье пленения, и враг не собирается оставлять в живых ни ее, ни сдавшихся родных, – согласилась Элия, знавшая эту древнюю легенду, на которой воспитывалось не одно поколение романтичных отважных девушек. – Своей смертью она освободила родичей для борьбы, подарила свободу своему миру, а не сбежала трусливо от ужасов и мучений тюрьмы.

Ответив сестре, богиня на минуту примолкла, а потом хлопнула статую по боку, чем привела в действие наложенное заклятье, подпитываемое сейчас силой искренней молитвы четырех верующих. Мрамор дрогнул, смялся, как мокрая глина, контуры и формы потекли, изменяясь. Нелепое творение безымянного и теперь уж наверняка проклятого разгневанной Элией скульптора приобрело новые очертания. Вместо кликуши в хламиде на постаменте отныне красовалась дивная женщина, лицом и фигурой весьма походящая на Богиню Любви, а рядом с ней, доверчиво положив руку на предплечье, стояла хрупкая прелестная девушка. Ее личико-сердечко лучилось лукавством и одновременно сочувствием, она словно просила о чем-то свою старшую спутницу. Или просила о ком-то? Заступница Мирабэль, Богиня Милосердия, чья сила пролилась в святилище сестры, смягчая ее раздражение и досаду, встала бок о бок со старшей кузиной. На постаменте появилась и надпись, выполненная на местном языке. Теперь любой грамотный прихожанин мог понять, кто запечатлен в мраморе, а уж почему… Об этом ему с охотой готовы будут поведать те, кто стал сегодня очевидцем рождения легенды. А если бы любопытный прихожанин оказался достаточно внимателен, то смог бы рассмотреть жалкую мужскую фигурку в смирительной рубашке, скорчившуюся у пяты богини, – маленькую месть Элии неумелому скульптору-творюге.