Брачный сезон, или Эксперименты с женой

Я влез в костюм, надел пальто и обнял старика:

– Ну, Никитич, спасибо тебе за все...

– Мы когда-нибудь уйдем отсюда или нет?
– проворчала Мария и сверкнула синими глазами.

Меня ее вопрос неожиданно разозлил. Я повысил голос:

– Может, ты все же позволишь проститься с человеком?

Мой окрик подействовал. Мадам Еписеева затихла и принялась сердито копаться в своей сумочке.

– Прощай, Никитич, - сказал я.
– Когда еще теперь увидимся...

Катькин дед глянул на Марию.

– Попомни мои слова, - прошептал он, - я еще на вашей с Катькой свадьбе погуляю.
– Афанасий Никитич сдернул со спиц готовую жилетку коричневого цвета и протянул мне.

– Вот держи, на память. Галстук грудь не греет - замерзнешь в костюмчике-то своем.

Я поблагодарил и стянул пальто. Мадам Еписеева демонстративно вздохнула и вышла на крыльцо.

Наконец с приготовлениями было покончено. Я не совсем поверил Машиным словам, что опасность миновала, вернее, что ее вообще не существовало.

– Ты уж иди один, - пробормотал старик.
– Не люблю я эти провожания...

Выйдя в сильно расширившийся после моей удачной игры двор, я взял Машу под руку. Мы подошли к забору, я привычно отодвинул одну из секций и шагнул на улицу. Смеркалось.

– Странный какой-то старик, - сказала мадам Еписеева.
– Он случайно не сумасшедший, как все твои друзья?

– Он, между прочим, профессор математики, - холодно ответил я.

– Понятно, - протянула Мария.
– Они все немного с приветом, математики эти. Про пули какие-то твердит, жилетки вяжет, весь дом зеленью загадил. И называет меня как-то странно - сестра. Может, он с твоим Тимирязьевым из одной секты? Тот тоже все талдычил: сестра да сестра.

Когда мы миновали щит с надписью "Путь к рассвету", я оглянулся. Теплица на доме Никитича излучала сияние, словно маленький уголок рая на этой грешной, заснеженной земле. Перед домом лежал квадрат света. Неожиданно в этот квадрат огромным слизнем вползла массивная черная тень. Это был Барсэг. Что могло выгнать изнеженного кота на улицу в такой мороз? Неужто провожал меня?

Преодолев заснеженное поле, мы вышли на шоссе. До ближайшего автобуса оставалось еще полтора часа.

– Может, пешком пойдем? До станции. Не стоять же здесь, - предложила Маша.

Но во мне проснулось мужское самолюбие. Тем более деньги у меня были.

– Зачем же тогда придуманы автомобили?
– поинтересовался я и шутливо заявил: - Я не позволю такой женщине идти пешком.

Вдали замерцал огонек. Я вскинул руку.

Около нас притормозил грузовик.

– Чего тебе, земеля?

– До станции подбросишь? Заплачу сколько скажешь.

Шофер потер красные уши и философски заметил:

– На все в этой жизни денег не хватит. Садись. Тут всего-то километра три.

"Да, есть же люди в наше время!" - почти по-лермонтовски подумал я и открыл дверцу. Подсадил мадам Еписееву и следом забрался сам. Шофер лукаво блеснул глазами на мою спутницу и пропел:

Эх, ехал я ухаба-а-ми,

Да не один, а с баба-а-ми...

Маша рассмеялась и слегка порозовела. Шофер газанул. С панели под стеклом скатилась какая-то книжка. Я пригляделся. Это был потрепанный "Словарь атеиста".

– Я вот религией интересуюсь, философией, - проговорил шофер, одной рукой поднимая словарь с пола, - а все не пойму: как жить? Ты вот, небось, в Москву едешь, с виду умный вроде человек. В очках... Вот скажи, почему так: я за баранкой целый день, а жена все пилит - денег нету?

Вопрос был риторический. Я понял намек и полез в карман. Шофер-философ заметил мое движение.

– Я ж тебе сказал, что за так отвезу.
– Вдалеке показалось темное здание железнодорожной станции.
– Ну вот и приехали. Спешу я. Мне ведь в другую сторону. Не на вокзал...

– Что ж ты тогда нас согласился подвезти?

– А что ж вам стоять на морозе?

– искренне удивился шофер.
– Машины-то в час по чайной ложке пробегают... Может, и ты мне когда подмогнешь. Что я, ирод, что ли, за маленький крюк бабки с тебя брать. Разве ж в деньгах счастье-то?

– А в чем же оно?
– заинтересовался я.

– Да вот в этом самом. Чтоб человек человеку... А то помешались все на бабках этих, свихнулись прямо... Лучше бы на бабах этак-то свихивались. Ты вот на своей, - он посмотрел на притихшую Марию, - а я на своей. А там пусть хоть съест! А?
– Он засмеялся, стыдливо прикрыв ладонью щербатый рот.

Я спрыгнул на землю и подал руку своей прекрасной даме.

– Нам прямо везет на сумасшедших, - весело сказала она, когда красные огоньки грузовика скрылись.
– Но оно и к лучшему...

Возможно, что под "лучшим" Мария имела в виду то, что мы доехали до вокзала бесплатно. Но я понадеялся, что ее слова относились к замечательным мыслям шофера-альтруиста.

– Побольше бы таких сумасшедших, - заметил я, и мадам Еписеева согласно закивала.

Я прижал ее к себе и, промахнувшись, поцеловал куда-то в краешек носа.

– Ты меня еще любишь?
– внезапно спросила она.

– Разумеется.

К перрону подошла электричка. Времени на покупку билетов не оставалось, и мы, понадеявшись на всеобщее человеколюбие, зайцами прыгнули в вагон. Я то и дело озирался по сторонам. Неприятно все-таки, если нас поймают контролеры. Страх перед этими грозными существами свойствен, наверное, всем мужчинам, даже самым отчаянным храбрецам. И отъявленный задира, и хладнокровный скалолаз тушуются при появлении горластой контролерши. Что уж говорить обо мне. Я вздрагивал каждый раз, когда слышался скрежет вагонных дверей. Маша, которая уютно устроилась у меня под боком, просыпалась от этих вулканических толчков и сонно бормотала:

– Ты всегда так дергаешься во сне?

Наивная, она думала, что я тоже сплю.

Двери распахнулись в очередной раз. Я внутренне сжался и приготовился к худшему. Но худшее оказалось еще хуже, чем я мог себе представить. По вагону разнесся апокалиптический голос:

– Уникальнейшая книга "1000 и одна ночь секса"! Патентованные методы! Американские профессора советуют русским девушкам! Тысяча способов пробудить у мужчины интерес к себе и один способ закрепить его навсегда!

Зашелестели купюры. Те же русские девушки с изможденными лицами, что недавно покупали книгу "Как кормить мужа", клюнули теперь на тысяча первый способ. Они, наверное, уже попробовали пробраться к каменным сердцам своих мужей через их луженные водкой желудки и убедились, что путь этот - ложный. Теперь бедные женщины решили попытать счастья на пути, который вел к сердцу через области, пролегающие чуть ниже желудка. Анютин голос был все ближе и ближе.

– Интереснейшая газета "Московское дно", - продолжала вещать несостоявшаяся мать моих детей.
– Теннисный маньяк убивает в первом сете! Украинец ждет ребенка от инопланетянина! Логопед на обломках квартиры!

Мадам Еписеева заворочалась у меня под мышкой и, к моему ужасу, открыла сонные глаза.

– Почитать, что ли, от нечего делать, - она достала из сумочки деньги.

Я уставился в темное окно вагона. Там маячило отражение Анюты.

Отражение газетчицы протянуло отражению матери хулигана газету с перевернутым заголовком и гневно посмотрело на меня. Я скосил глаз. Анюта чуть задержалась около нашей лавки, но потом, тяжело ступая, двинулась по вагону. Видимо, не узнала! Внезапно мадемуазель Веточкина обернулась и прошипела, в упор глядя на мадам Еписееву: