Брачный сезон, или Эксперименты с женой

– А если и с ним, тебе-то какое дело?

Вот теперь-то я ее точно теряю! Решение должно быть резким и молниеносным, как удар сабли! Я сконцентрировался и выпалил:

– А ничего!
– а потом неожиданно: - Маша, выходи за меня замуж!

Мать хулигана помолчала и просто ответила:

– Я согласна.

Штурман съежился и отошел даже не на второй, а на сотый план. Я победил! Сначала я, правда, испугался собственных слов, но мутный поток ликования смыл страх.

– А где мы будем жить, ты подумал?
– мадам Еписеева была настроена прозаически.
– Впрочем, жить будем у меня, а твою квартиру сдадим на год какому-нибудь приличному иностранцу. И с работой, Сеня, надо что-то решать. Пойдешь охранником к нам в отель. Зарплата там приличная, так что...

Мария выдвигала все новые и новые предложения, я же восторженно лепетал:

– Да! Да! Да!

– Значит, прямо завтра днем идем в загс. Чего тянуть?

И действительно, чего тянуть? Отступать теперь некуда. На всякий случай я ехидно осведомился:

– А штурман твой против не будет?

– Да какой там штурман, - ласково ответила Маша.
– Нет никакого штурмана...

Я удивился:

– Чья же тогда у тебя фотография? Рядом с моими цветами?

Она засмеялась:

– Это я нарочно поставила, чтобы ты поревновал немного. Это мой первый муж. И трубку специально сняла - тебя помучить. Я ведь знала, что ты мне позвонишь...

Ловко она меня подтолкнула к самому ответственному шагу в моей жизни. Профессионально! Я был восхищен и ничуть не обижен. Истинных профессионалов следует уважать.

– Маш, а ты меня хоть любишь?
– поинтересовался я.

– Ну конечно люблю, глупенький.

В ответ я прошептал подслушанные в одном телесериале слова:

– Целую, любовь моя! До завтра!
– и плавно опустил трубку на рычаги.

Я ощущал почти физическую потребность поделиться с кем-нибудь своей радостью.

Милая, милая Машенька! Как мы с тобой чудесно заживем! Утром я буду уходить на работу и махать тебе одной рукой, другой прижимая к груди газетный сверток с бутербродами. Целый день ты будешь что-нибудь шить и ждать возвращения своего ненаглядного. После трудового дня я, купив алые розы, стрелой помчусь в родное гнездышко. Уже издалека запримечу, как светится уютом кухонное окошко, мелькнет твой нежный профиль. После великолепного ужина мы устроимся рядышком на диване и станем вслух читать кого-нибудь из твоих любимых писателей. А потом...

– Стоп!
– сказал я сам себе на самом интересном месте.
– А Еписеев? Его что же, надо будет усыновить?

Эх, Вова! Володя! Володюшко! Я стану помогать тебе делать уроки, и мы вскоре подружимся. По воскресеньям всей семьей - хоккейный матч или театр. А может, лыжная прогулка по заснеженному старинному парку. "Дядя Сеня", скажет мне Вова. Или нет. "Папа, у меня тут что-то с карбюратором не клеится". А я ему... Так, а что же я ему? В карбюраторах-то я ни черта не смыслю! Ну хорошо. А я ему: "Вовик, давай лучше почитаем Бальмонта". Мы выйдем на балкон под ласковое августовское солнце, сядем в шезлонги...

Непроизвольно расплывшись в улыбке, я принялся набирать номер Катькиного телефона. Поздновато, конечно. Но кому же узнать о моем счастье в первую очередь, как не Кэт?

– Катька, я женюсь, - восторженно выпалил я, как только она взяла трубку.

– А, Васильев, - притворно зевнула она.
– Ты вернулся?

– Вернулся, и вот - женюсь!
– еще более торжественно объявил я.

– На ком это?
– Катькин голос стал чуть более заинтересованным.
– Уж не на той ли хабалке, что недавно вытягивала из меня место твоей ссылки?

– Ну почему на хабалке?
– я даже не обиделся.
– На Маше Еписеевой...

– Я так и думала, что у нее имечко еще то... Что ж, вполне подходящее. Успехов тебе, женишок, - ядовито пожелала Кэт.

Я восторженно пролепетал:

– Кать, ты знаешь, она такая, такая...

– Послушай, Васильев, - устало вздохнула моя лучшая подруга, - уже четыре часа утра. Как-нибудь потом поведаешь о достоинствах своей пассии, хорошо?

Она сухо попрощалась и повесила трубку. Я был ошарашен. И это называется дружба! Мало того что не видела человека сто лет, так у него еще и величайшее событие в жизни! А она даже выслушать не пожелала! Ну разве Машенька позволила бы себе подобную черствость? Нет! Этот ангел отправился за сто километров, в неведомую глушь... А тут? Эх, Катька, Катька!

Я горестно вздохнул и зачем-то полез под душ. Однако мое настроение портиться решительно не желало. Под душем я опять принялся мечтать об идиллическом будущем и рисовать сияющие картины грядущего семейного счастья. Я даже что-то напевал. Изредка в моем ошалевшем мозгу проскакивали некие деловые мыслишки. Вроде той, что утром надо бы заглянуть в школу и забрать свою трудовую книжку. Или - не забыть оставить для Светланы ключ под ковриком. Но все это были не имеющие никакого значения мелочи...

Заснул я только в седьмом часу, когда под окнами раздалось привычное тарахтенье. Сосед разогревал свой "Запорожец". Несчастный!

Глава 40

Вот так-то, брат Пушкин!

Мне почему-то снились кошмары. Неземной ангел в облике Маши Еписеевой внезапно оборачивался зубастым монстром и с омерзительным шипением набрасывался на меня. Каким-то чудом я вырывался из лап чудовища и пытался удрать по крышам домов, но срывался вниз. Не долетев до земли, я в ужасе переворачивался на другой бок и оказывался в голом заснеженном поле в чем мать родила. Снег был черный и простирался до самого горизонта. Откуда-то появлялся хулиган Еписеев и предлагал сыграть в преферанс на раздевание. Я отвечал, что рад бы, да мне уже нечего поставить на кон. Тогда хулиган раскладывал на снегу карты и объявлял, что мы будем играть в "гусарика" на выживание. Мне выпадала пиковая дама с Машиным лицом, и я опять спасался бегством, на этот раз по полю, от Еписеева, размахивающего гаечным ключом.

Проснувшись, я вспомнил о вчерашней перемене, происшедшей в моей жизни. А не поторопился ли я? Действительно ли все так хорошо, как мне рисуется? Нет-нет, успокаивал я себя, все образуется. Если два таких замечательных человека, как я и мадам Еписеева, решили соединить свои судьбы, то счастье не замедлит заявить о себе. Да и отступать некуда. Мы ведь давно уже не дети. Все достаточно серьезно, и сегодня днем Мария будет ждать меня у дверей загса. А пока надо завершить кое-какие мирские дела.

Я пружиной подскочил на диване и через несколько минут уже вприпрыжку спускался по лестнице. Ах ты, черт! Ведь сегодня еще должна заявиться Светлана. Что ж, пусть поживет у меня несколько дней. Что в этом такого? Надо только оставить ей ключи под ковриком.

Я вернулся и, озираясь по сторонам, приподнял коврик. Под ним лежал до боли знакомый бумажный треугольничек. Я развернул его.

Ждала недо ждалась. Следущий рас соопщу.

Под этим "соопщением" значились две корявые буковки. То ли "Е. К.", то ли "Е. М.", то ли вообще черт знает что.