Братоубийцы

– Дети мои! – вскричала Она, – не кричите. Мой Сын не только справедлив, Он–многомилостив. Не бойтесь!

И Христос улыбнулся.

– Дети Мои, – сказал Он. – Я только хотел вас попугать. Не робейте. Велико сердце у Бога, вмещает оно праведников и грешников. Входите все в Рай!

Бесы застыли, пораженные, выронили вилы. Теперь зарыдали они.

– А мы, Господи, – вопили они, – что будет с нами?

Христос посмотрел на них с жалостью, и только взглянул – стали отваливаться у них хвосты, рога, свирепые морды стали яснеть, и курчавые, еще мягкие, голубые крылышки стали пробиваться на лопатках.

– Входите и вы в Дом Божий, – сказал Христос. – Не Справедливостью зовется Второе Пришествие, зовется оно Милостью.

Но в то время, как говорил Христос, словно бы посыпался мелкий дождик и все: праведники, и грешники, и Рэй, и ад, и Христос – исчезло...

Вскрикнул отец Янарос, вскочил на ноги.

– Господи, помилуй! – пролепетал он, крестясь. – Что за. двери открываются в нас во сне, какие крылья вырастают? Господи, если записываешь Ты в книгу Свою и сны наши, мы пропали!

Проснулись ночные голоса, послышался далеко-далеко в тиши вой шакалов, подходивших к Кастелосу... «Навалилась ночь, – прошептал отец Янарос, – началось ночное побоище. Теперь все живое; птицы, мыши, гусеницы, шакалы – начнёт набрасываться один на другого, пожирать друг друга или любить... Боже мой, что за мир Ты сотворил? Не понимаю!» Вдруг он широко шагнул к двери, приставил ладонь к уху: показалось ему, что услышал в ночи, за церковью глухой человеческий стон.

IV

.

Он схватил посох и выбежал из дому. Ласкова ночь, тиха, как и все ночи, приходящие после войн и человеческих побоищ. Показалось отцу Янаросу, что звезды спустились сегодня ниже и висят как лампады в черном Божьем воздухе. «Благословен сон, – подумал отец Янарос, – он несёт нам то, в чем отказывает бодрствование...» На сердце у отца Янароса вдруг повеял ласковый ветерок: в душе его еще жило сновидение, словно бы точась медовой струйной. Пусть правдой будет то, что приснилось, пусть таким будет Второе Пришествие! Милость, милость, а не справедливость. Не вынесет жалкий человек справедливости. Слаб он, прекрасным, желанным кажется ему грех, а Божьи повеления – тяжкими. Прекрасна справедливость, но она для ангелов, а жалкий человек не вынесет справедливости, жаждет он милости...

Он вошел в церковный двор: вроде отсюда доносился человеческий стон. Прошел мимо старых могил; здесь, во дворе, по старому обычаю, хоронили деревенских священников. И он уже вырыл здесь себе могилу, своими руками, вытесал могильный камень и высек на нем большими прописными буквами, закрашенными красной краской, слова: "СМЕРТЬ, Я НЕ БОЮСЬ ТЕБЯ!" Он постоял минутку над своей могилой, довольный. «Смерть, я не боюсь тебя!» – прошептал он, и вдруг почувствовал в душе, что он свободен. Что такое быть свободным? Свободен тот, кто не боится смерти. Отец Янарос довольно погладил бороду. «Боже мой, – подумал он, – есть ли большая радость в мире – не бояться смерти?» И ответил: «Нет, большей – нет».

В этот миг снова послышался человеческий стон, еще далекий, хриплый. Оторвался от своей, могилы отец Янарос. «Наверное, какой-то раненый отстал и теперь возвращается в деревню», – подумал он, шагнул через порог калитки и выбежал на дорогу. Смотрел направо в темноту, налево, время от времени останавливался, прислушивался. Вышел из деревни, пошел по тропинке, ведущей в горы. Послышались шаги, медленные, усталые; покатился камень – кто-то спускался с горы.

Шаря в темноте, спотыкаясь, побежал отец Янарос на этот стон. И в то время, как он шарил руками в темноте и спотыкался о камни, вдруг послышался тихий, задыхающийся голос:

– Отец Янарос, это ты?

Вытянул шею старик, двинулся вперед и разглядел прислонившегося к скале человека, протягивавшего к нему руки.

Старик торопливо подошел к нему, взял за руку, наклонился, стал всматриваться. Человек был совсем молодой, черноволосый, страшно исхудавший – одни кости. Он, наверное, был ранен, потому что прижимал руку к груди и стонал. Отец Янарос притронулся к его груди – руки его обагрились кровью.

– Кто тебя ранил? – спросил он тихо, будто спрашивал о великой тайне.

– Спроси лучше, кто не ранил, – ответил юноша. – Может быть, коммунист, потому что я христианин; может быть, христианин, потому что я коммунист. Я не рассмотрел.

– Пойдем со мной. Мой дом недалеко отсюда, я промою тебе рану. Ты тяжело ранен?

– Ты отец Янарос? – снова спросил юноша.

– Да, я тот, кого люди зовут отцом Янаросом. Бог называет меня грешником – это моё настоящее имя. Ты тяжело ранен? – переспросил он его.

Юноша обхватил рукой плечи старика и тот, поддерживая его, стал спускаться вниз.

– Ты сам знаешь, отец, – ответил раненый. – Раны, которые наносят братья, всегда тяжелы. Они молча вошли в деревню. Мягко отсвечивал белый купол церкви. Отец Янарос толкнул низенькую дверцу рядом с церковью. Они вошли в дом.

– Садись, сынок, – сказал старик и помог ему сесть на диванчик.

Он зажег лампу: осветилось бледное, страдальческое, экстатическое лицо юноши. Отец Янарос, увидев его, вздрогнул, пораженный. Где-то он уже видел этого человека, – но где, когда? Во сне? На нём была ряса, а с шеи свисал железный крест, и глаза у него были большие, ярко-голубые; они смотрели на мир удивленно, словно впервые видели его. Вот с такими глазами всегда представлял себе отец Янарос архангела Гавриила, когда тот спустился на землю и сказал Марии: «Радуйся, благодатная!»

И вдруг молнией сверкнуло в голове отца Янароса воспоминание: когда митрополит в Янине несколько лет тому назад заказал ему икону Благовещения, точь-в-точь таким, как этот молодой монах, с точно с такими глазами, нарисовал он архангела Гавриила.

На миг испугался отец Янарос: какая все-таки тайна – душа человеческая! Как она всесильна: может создать и разрушить мир! Да, душа человеческая – искра Божьего пожара, а плоть – солома, она сгорит! Он наклонился к молодому монаху, и голос его задрожал:

– Кто ты, дитя мое?

Но раненый закусил губы.

– Мне больно, – проговорил он и закрыл глаза. Стыд охватил отца Янароса: забыл о ране и пристаёт с расспросами. Он схватил кувшин с водой, распахнул рясу монаха, тщательно промыл рану, достал с полки бальзам для ран, всегда хранившийся у него для такого случая, смазал рану, уложил юношу на диванчик, затем взял скамью и сел рядом с ним.

Раненому стало легче, он открыл глаза, взглянул на отца Янароса и улыбнулся ему.

– Мне хорошо, мне уже легче, благослови тебя Господь, –сказал он и снова закрыл глаза.