Братоубийцы

– Возьми, – сказал он. – Ты, наверное, голоден. Обмакни сухарь в вино, подкрепись. Тогда сможешь продолжать.

Он снова с нежностью посмотрел на побледневшее лицо юноши, сам обмакнул сухарь в вино, сам покормил его, словно мать. Словно причастил его, как будто и правда вино и хлеб были телом и кровью Бога, которые, войдя в тело человека, дают ему силу. Щеки юноши порозовели.

– Спасибо тебе, отец, – сказал он. – Я уже окреп. А ты, отец Янарос, сам ты окреп? Можешь меня выслушать? Ты ведь и сам ранен и тяжелее, чем я. Не забывай об этом.

– Я не забываю, но я в силах выслушать то, что ты скажешь.

– Ты меня спросил, кто я. Скажу в нескольких словах, потому что спешу перейти к тому, ради чего пришел… Я был дьяконом у одного владыки, был образован и сам метил во владыки. Но смотрел я, смотрел, и открылись у меня глаза, – и я всё понял. Потеряло силу слово Христово, стерлись с лица земли Его святые следы, и идем мы по тем следам, которые оставили в грязи козлиные копыта Сатаны... Вывернуты наизнанку слова Христовы: «Блаженны тщеславные духом, яко тех есть царствие на земле; блаженны жестоковыйные, яко те наследят землю; блаженны алчущие и жаждущие неправды; блаженны немилостивые; блаженны нечистые сердцем; блаженны подстрекающие к войне». Вот кого сейчас называют христианами.

– Знаю я это, знаю...– простонал отец Янарос. – Знаю все это! Продолжай.

– Отряхнул я прах архиерейства с ног моих, бежал на Святую гору. Но нашел и там, в пресловутой святой пустыни, все страсти мира, только более свирепые, более коварные, потому что там надлежит скрывать их, не выпускать наружу. Сам знаешь, есть три рода людей: мужчины, женщины и монахи. Все страсти кипят в душе монаха – тайно, безнадёжно. Сам знаешь, отец Янарос, горе тому, кто живет в пустыне, а думает о мире. И вот я затворился в келье и стал читать нечестивые книги, которые принёс с собой.

– Книги? Значит, и ты пришел в обитель, притащив с собой всех бесов мира?

– Ты прав, отец Янарос, я потом и сам это понял. Я и правда пошел в монастырь не для того, чтобы стать подвижником, а чтобы вернуть душе цельность, рассеянной и растраченной душе, найти место, где остановиться, постоять и собраться для нового прыжка. Потому что не могу я, отец, не могу жить в сомнении...

– И я, и я не могу... – вздохнул отец Янарос, – оттого и страдаю.

Но юноша не слышал его: он весь пыл погружен в себя, глаза его всматривались и уши вслушивались в одну только свою душу. А потом он заторопился – опять заныла |рана и он не знал, успеет ли во всем исповедаться этому седовласому старику, что сидит перед ним.

– Не могу я жить в сомнении, – повторил он. – В моей душе, с одной стороны, поколебалась вера в представителей Христа на земле, а с другой, всю е ё наполняла боль за обиженного человека. С кем стать? С Христом – тем Христом, каким Его сделали владыки, или с теми, кто хочет создать новый мир – более справедливый, но без Христа? Я ходил в церковь, постился, молился, взывал к Богу – и никакого облегчения. Бог не отвечал. Со временем я понял: молитва, схима – не это путь к Богу; когда-то они были путем, возносили от земли к небу, а теперь – нет. Они отдаляют нас от земли и не ведут к небу... Оставляют нас на полпути, в воздухе. Надо найти, говорил я себе, надо найти новый путь. Но не мог. Не мог и метался, как ты, отчаявшись.

– Но я не отчаиваюсь, – встрепенулся отец Янарос, начиная сердиться. – Я, дружок, знаю, где стою – с Христом, и мне плевать, что делают владыки. А тебе, мой милый, мало Христа?

– Не сердись, отец, – ответил монах и умоляюще прикоснулся к колену отца Янароса. – Мало мне Христа, того Христа, каким Его сделали, Христа в золотой одежде, сидящего во дворце, того что ест и пьёт до вечерам с сильными мире сего, жаждал я бедного Христа, отец, босого, голодного, униженного. Того, Которого встретили два бедных Его ученика, идущие в Эммаус. Христа Эммаусского – Его искал я и не мог найти, и потому страдал. Ты понял, отец Янарос?

Отец Янарос придвинул свое лицо к бледному лицу монаха, сердце его сильно билось. «Кто он, этот нежданный гость? Кто его мне послал? Бог или сатана? Не знаю...» – думал он. Все, что говорил тот, брало его. за сердце, бередило раны.

– Ты думаешь, что я стар и не понимаю? – проговорил он упрямо. – Да знай, что я, хоть мне и семьдесят, мучаюсь, как молодой. Не останавливайся, продолжай. Ты нашел Христа, Того, что искал? Как ты Его нашел? Это и есть твоя тайна?

– А теперь ты слишком торопишься, отец, – ответил юноша и улыбнулся. – Но я...

Он не договорил – мучила жажда. Отец Янарос принес еще стакан воды. Он выпил, освежил пересохшее горло.

– Итак, отец, взял я эти нечестивые книги и затворился с ними в келье. «Что ты делаешь, отец Никодим, что всю ночь у тебя горит свет?» – спрашивала меня братия. «Молюсь», – отвечал я. «А ты не можешь в темноте?» – «Боюсь. Как только погашу свет, сразу слетаются бесы», – отвечал я. С одним только отцом Арсением я изредка виделся, обмениваясь парой слов. Он рассказывал мне о дереве, из которого резал иконы, говорил, что не дерево, а это его душа. А я рассказывал ему о босом Христе... И вот однажды ночью –да будет она благословенна!..

– Ты увидел истинный свет? – прошептал отец Янарос, склонившись к лицу юноши.

– Как ты узнал, отец?

– Я вижу по твоим глазам, сынок. Ну?

– Я увидел истинный свет. И тогда я вышел из кельи. Была Пасха, монахи собрались в трапезной, ели мясо, пили вино большими чашами. Я отодвинул свою тарелку, выплеснул вино. «Встаньте! – крикнул я. – Что вы сидите сложа руки, – мир погибает. Не хочу ладана и молитв, говорит Господь, не хочу мяса, выходите на дорогу! Пусть двинется обитель в путь, как странствующие чудотворные иконы. Мало сегодня молитв! Откройте закрома монастыря, разделите хлеб между бедными... Бросим жребий, кто куда пойдет, возвестим слово Христово: мир, любовь, справедливость».

– И тогда?

– Меня схватили два дюжих монаха, Бенедикт и Аввакум, отнесли в келью и заперли. На другой день меня посадили в лодку и прогнали с Афона,

Отец Янарос сжал ему руку.

– Благодарю Бога – сказал он. – Хорошо, что тебя не распяли. А потом?

– Не страшись, отец Янарос.

– Я не страшусь, когда Христос сходит с иконы и говорите со мной. Устрашусь ли теперь? Говори. И тогда...

– И тогда я ушел в горы, отец.

– Мятежник! Коммунист! – вскричал отец Янарос и вскочил со скамьи, потрясенный.

– Вот видишь, ты устрашился, – горько проговорил юноша. – Да, я увидел истинный свет, ушел в горы и пошел с партизанами.

– Но они не верят в Бога! – вскричал отец Янарос. – Они сбросили Бога с трона и сами хотят усесться там. А без Бога мир построить нельзя, нельзя править миром без Бога... И ты пошел с ними. Значит, это и есть твоя великая тайна. Её ты пришел мне открыть? Уж лучше я буду метаться по-прежнему.

Монах взял руку отца Янароса и поцеловал.

–Отец, – сказал он, – не спеши, не гневайся... да, я пошел с партизанами. Я знаю: нельзя построить мир без Бога. Но и нельзя управлять миром, в котором нет справедливости. Слушай внимательно: то, что я скажу тебе – великая тайна, она спасла меня, спасет и тебя, а может, и многих, может даже ту идею, ради которой сражаются и гибнут партизаны. Успокойся, отец Янарос, потерпи, выслушай меня...