Брелок желаний

Боб промолчал, надел наушники — с тем самым логотипом укушенного фрукта — и принялся печатать с такой скоростью, что казалось: у него нет ни минуты на лишние слова.

— А я смотрю, вам, молодёжь, всё равно, что мой Бобик сказал, — продолжал Григорий, не переставая месить подушку, будто массаж улучшал когнитивные функции.

Мы с Пайкой в этот момент, наконец, отлипли друг от друга — вернее, от долгого поцелуя — и посмотрели на кота.

— Ты что-то сказал, Гриш? — спросил я. Пайка прижалась щекой к моему плечу и улыбнулась.

— Я сказал, что это дело — не прогулка по Кракову, — деловито ответил он. — Нам нужно проникнуть в дом человека, который фактически управляет Польшей, и забрать у него магический брелок. Забрать, потому что добровольно он его не отдаст. Не тот типаж.

— Ну, Гриш, не ворчи. Боб что-нибудь придумает, — отозвалась Пайка и, уловив паузу, снова потянулась ко мне, чтобы продолжить воздушное романтическое общение.

— Слюни подотрите, — фыркнул кот. — А то ковролин в салоне скоро будет в разводах, как после дождя.

Он устроился на подушке и прикрыл глаза. Вид у него был такой, будто он ещё что-то хотел сказать, но решил: хватит. Пусть Боб работает, Пайка целуется, а ковролин справляется как умеет. Можно и поспать. И крепко уснул.

***

Полёт шёл гладко — хотя это «гладко» было весьма условным, если не считать Григория, который каждые пять минут уточнял у стюардессы, почему его лосось опять не с хрустящей корочкой и почему в меню нет рубрики «для тех, кто умнее всех остальных».

— Я не прошу многого, — объяснял он, повернувшись к проходу, — всего лишь блюдо, достойное моего интеллекта. Что-нибудь между тартаром из лосося и тёплым салатом из свиного презрения.

— Гриша, — устало вздохнул я, — это бизнес-джет, а не Michelin-лаборатория.

— И что? Разве это повод кормить мыслящую особь консервированным филе, которое, скорее всего, в прошлой жизни плавало в стиральной машине?

Пайка сдержанно хихикнула. Боб молчал — он предпочитал общаться с миром реже, чем подлодка с поверхностью. Всё ещё в наушниках, он набирал что-то на клавиатуре и один раз тихо выругался по-французски. Это сразу насторожило Григория.

— Так, всё. Он ругнулся на романском языке. Серьёзно. Либо спалил себя в системе Козинского, либо — опечатка. Но с Бобом никогда не знаешь.

— Может, план уже написал? — предположила Пайка, заглядывая в экран.

— План? — переспросил кот. — Его план, скорее всего, начинается со слов «взять лобзик и молитву».

Но, к удивлению, всех, через десять минут Боб снял наушники, кивнул себе и наконец произнёс:

— Есть зацепка.

Я оторвался от окна:

— Какая?

— На вилле Козинского каждый вечер в семь — «Час без охраны». Он медитирует в саду, отключает всю технику, включая камеры. Только один телохранитель рядом. Я проверял. Уже три раза подряд.

— Прямо как у Шрека — «час лука» в одиночестве, — заметил Григорий. — Только вместо болота — вилла за пятьдесят миллионов. А в остальном — та же зелёная тоска.

— Это наш шанс, — продолжил Боб. — Если подойдём с северной стороны, с холма, у нас будет ровно двадцать минут, чтобы зайти и выйти.

— То есть забраться, забрать магический артефакт у польского царя-самозванца и исчезнуть в кустах? — уточнил кот. — Без стрельбы, взрывов и подозрений? Звучит как сонный план, который мы с тобой и во сне бы не придумали.

Боб кивнул.

— Именно. Но без куста пока не уверен.

Самолёт начал снижение. Капитан с улыбкой сообщил, что через пятнадцать минут мы в Варшаве, +21 на земле и лёгкий встречный ветер — если не становиться к нему спиной и не кричать «Козинский, выходи!».

Григорий на всякий случай надел солнцезащитные очки.

— Ну что, — сказал он. — Пора притвориться туристами. Одна — суперпоп-звезда, второй — задрот из Смоленска, третий — параноик с ноутбуком, а я — кошачий Сунь-Цзы. Да, всё пойдёт по плану.

Пайка потянулась, расправляя плечи.

— Варшава, держись. Мы летим. И да — у кого-нибудь есть план Б?

— План Б? — переспросил Григорий. — Если всё пойдёт не так, можем подать на Козинского в суд за моральный вред? Или станцевать на лужайке и попросить милостыню. Выбирай.

Самолёт коснулся полосы мягко, как заботливая мать укладывает ребёнка в кровать — если ребёнок слегка под шафе.

Мы приземлились. И Польша, ничего не подозревая, открыла ворота для самого абсурдного десанта сезона.

— Двадцать минут — это мало, — хмуро пробормотал я, сжимая планшет с картой виллы. — Если что-то пойдёт не так…

— Не пойдёт, — перебил Боб, тыкая пальцем в схему. — Северный склон холма прикрыт деревьями, а забор там ниже на тридцать сантиметров. Датчики движения отключены — Козинский не терпит ложных срабатываний во время медитации.

Григорий усмехнулся:

— Значит, просто перелезть, пробежать через сад и зайти через террасу? Слишком просто.

— Не совсем, — Боб открыл архивные фото. — За фонтаном есть слепая зона камер. Но есть проблема — песчаные дорожки. Следы останутся.

— Тогда по газону, — предложил я. — Трава густая, следов не будет. Но если охрана сделает обход…

— Не сделает, — уверенно сказал Боб. — График у них чёткий. В 19:00 перекур, кроме одного — того, что стоит у Козинского. А он в это время сидит у пруда с закрытыми глазами.

Григорий задумался:

— А если вдруг проснётся «шестое чувство»?

— Тогда у нас есть это, — Боб достал маленький прибор. — Глушилка на пятнадцать метров, на тридцать секунд — все камеры и связь глохнут. Но только если прижмёт.

Я кивнул:

— Ладно. Заходим, берём что нужно — и уходим. Без геройств.

Боб ухмыльнулся:

— Значит, завтра в 18:55 мы уже на холме. К «часу без охраны».

Григорий вздохнул:

— Надеюсь, сегодня у Козинского нет желания подольше помедитировать…

18:55. Северный склон холма. Темнота сгущалась, словно чернила, но вилла Козинского светилась ярче новогодней ёлки — все окна словно фонарики на безумном празднике богатства и власти. Боб взглянул на часы, щёлкнул языком и кивнул: — Пора.