Брелок желаний
Шрифт:
Машина едет. Тоскана уходит в темноту. Пейзаж — как картина, где что-то уже завершилось.
— Кстати, — говорит Гриша. — У меня аллергия на итальянцев. Может, на Мальдивы?
— Только без крови, — говорит Пайка. — Я хочу в отпуск.
— Без крови — это скучно, — улыбается Боб. Переключает передачу.
И мы несёмся вперёд. В ночь, где пока никого не надо спасать.
Кроме, может быть, себя. Но это уже другая история.
ГЛАВА 14 «ШЕСТЬ СПЯЩИХ АРТЕФАКТОВ»
Брелок №1: Кукла, тележка и неловкость.
Буэнос-Айрес
Мы с Бобом и Пайкой топали по разбитым булыжникам Сан-Тельмо — району, где забывают, что время существует, и это всё равно что спорить с котом. Григорий шел впереди, как будто именно он здесь хозяин, его лапы тихо касались холодного бетона заброшенного туннеля, где время давно забыло про нас.
— Смотри, — сказал я, вытирая пот со лба, — запах тут как после дождя, но с привкусом несбывшихся обещаний. Как будто весь город ждет, что мы сломаемся и уйдем.
Григорий взглянул на меня с таким видом, будто я сказал что-то гениальное и ужасное одновременно: — И ещё немного неловкости. Как будто кто-то пытался устроить пикник на разломе цивилизации. Представь себе: вышел человек с бутербродом, сел, а вокруг всё рушится. И теперь этот бутерброд — единственное, что осталось.
Я кивнул, стараясь не думать о том, как уютно было бы сейчас на диване с холодным пивом. Но нет, мы — герои, или, по крайней мере, люди, которым не привыкать к неприятностям.
Внезапно мой взгляд зацепился за старую тележку — ту, что в супермаркете должна была возить продукты, а тут выглядела как памятник забвению. Ржавая, с покосившимися колёсами, словно сама судьба решилась клюнуть и отказаться от неё.
Рядом валялась обезглавленная кукла — глаза стеклянные, трещины на лице, она смотрела на меня с таким выражением, что я сразу понял: здесь ничего хорошего не будет. Ни куклы, ни тележки, ни, тем более, нас.
Я поднял с земли брелок, который лежал между ними. Чёрный корпус, красная кнопка — просто классика жанра. Маленькое зло, замаскированное под надежду.
— Чёрный корпус и красная кнопка — это уже как предупреждение: не трогай, убьёт, — сказал я вслух, почти шёпотом.
Григорий нюхал воздух и с достоинством представителя аристократии в мире кошек заявил: — Тут запах как будто кто-то бросил саксофон и убежал. Не от усталости — от того, что понял: музыка кончилась.
И в этот момент из темноты послышался шорох. Я резко повернул голову, но там никого. Только эхо, играющее с нашими нервами.
— Ловушка, — выдохнул Григорий, — как бесплатный вай-фай: — вроде удобно, а потом весь интернет в Нигерии узнаёт, что ты гуглил "зачем котам нужны соски".
Мы стояли в тишине, будто в ожидании, что сейчас вылезет кто-то из тени — или туннель наконец решит нас поглотить. Но нет, всё, что оставалось — это мы и этот чёрный брелок, который таил в себе больше, чем просто кнопку.
Брелок №2: Плесень, листовки и сомнительные тапки.
Лиссабон встретил нас свежестью океана, но с оттенком какой-то запущенной истории, которую тут не пишут на открытках. Атлантический ветер тащил солёную пыль, которая
забивалась в щели старых кварталов, напоминая о том, что здесь время течёт не по часам, а по собственным капризам.Наш маршрут привёл нас в пекарню — когда-то место, где хрустящие круассаны пахли лучше, чем утро в раю. Сейчас там царила плесень, не просто грибок, а настоящий чёрный художник, который превратил стены и воздух в музей забвения.
Мы спустились в подвал — настоящий рай для любителей запахов, которые вызывают желание либо бежать, либо записаться на ароматерапию. Смесь старого хлеба, перезрелой апельсиновой кожуры и политических листовок — тех самых, что в 70-х годах призывали к революциям, теперь выглядели как напоминание, что и лучшие идеи могут сгнить, если оставить их в темноте.
Боб, с улыбкой, которая походила на сочетание кашля и смеха, сказал:
— Тут плесень не просто грибок. Это как живой организм, который отказался сдаваться. Прямо как я, только без пушистых ушей.
Я медленно брёл по полу, усеянному мусором, останавливаясь у пары тапок — одиноких и изодранных, как будто они прошли через все круги ада.
— В этих тапках кто-то ходил, проходил через все жизненные испытания, — сказал я тихо. — Может, даже вышел живым.
Григорий, как истинный философ-кошачий, посмотрел на брелок, лежавший между ними, и выдал: — В этом мире слишком много простых вещей, которые оказываются ловушками. Tinder для вещей: свайпаешь вправо, а там — пустота. Как с теми тапками, кстати.
Я взял брелок в руку — он был холодным, словно напоминающим, что в любой момент может выстрелить в спину.
— Идеальный аксессуар для тех, кто хочет не просто попасть в историю, а стать её частью, — пробормотал я, глядя в темноту.
В этот момент где-то вдалеке прозвучал тихий скрип — как будто пекарня сама пыталась выдохнуть свою последнюю песню, не желая отпускать своих секретов.
Брелок №3: Монах, скутер и откровения космоса.
Тибет. Представь себе: воздух такой разрежённый, что кажется, каждый вдох — как маленький бой с самим собой. Деревня у подножия ледяных пиков — будто островок забытого мира, спрятанный в объятиях гор и ветров, которые шепчут древние секреты, но только если умеешь слушать.
Мы пришли к лавке монаха. Не просто лавка — музей странностей и загадок в одном флаконе. Амулеты из кости, грустные статуэтки Будды с выражением лица, которое можно перевести как «Серьёзно, опять ты?», пожелтевшие мантры, которые словно пытаются вырваться наружу, и, конечно, брелок — лежит между керамической жабой и кусочком мыла, напоминающего Ленина после пятничного застолья.
Монах — не просто старец, а живое воплощение баланса между мудростью и лёгким сумасшествием. Он улыбнулся, как будто знал, что у нас вопросы.
— Думаешь, это просто ключ от скутера? — спросил он, взглядом проникая в мою душу.
— Почти, — ответил Григорий, аккуратно взяв брелок, — только этот ключ открывает двери во Вселенную. Теперь скутер — твой.
Монах кивнул и добавил, как будто делясь секретом:
— Мы все ездим на своих скутерах по дорогам реальности. Некоторые — по асфальту, другие — по звёздам.
В этот момент Григорий зажмурился, брелок словно вспыхнул светом, растворился в его лапах.
— Синхронизация, — пробормотал он. — Теперь я главный.