Брелок желаний

– По легенде, – начал Боб, – кнопка была у старика-антиквара в самом конце рынка. Рядом с палаткой, где торгуют “антикварной” утюжной доской за 50 евро.

– И он звал её «кнопкой от счастья», – вставил Григорий, пробиваясь сквозь толпу на моем плече. – Но счастье получалось жестковатым.

– В чем фишка? – спросил я, уворачиваясь от стекающих магнитов с Папой Римским.

– Она исполняла желания… но как-то… скажем так, по-самарски, – усмехнулся кот. – Например, один парень пожелал стать богатым. Наутро его теща умерла от передоза панеттоне, унаследовав поместье и сочный сервиз с петухами, которые щедро взирают на гостей на каждой тарелке.

– Работает, – укоризненно кивнул Боб.

– Но другой захотел настоящей любви. Получил: его прекрасная и умная избранница – старший следователь по налоговым преступлениям – арестовала его через два дня.

– И где он теперь? – уточнил я.

– В СИЗО, – хмыкнул Григорий. – И, говорят, впервые чувствует себя свободным.

Мы улыбнулись, двигаясь дальше по ряду. Легенды множились, как итальянские маслины:

Тот, кто попросил вечного счастья, превратился в каскадёра – без чувства самосохранения; теперь он в гипсе, но улыбается.

Тот, кто попросил никогда больше не чувствовать боли, стал видеть невидимые щипцы судьбы и чуть не сошёл с ума.

Наконец мы добрались до «Antico e Mistico» – крошечного лотка, утопающего в пыли и паутине, между киоском с комиксами “Папа-киллер” и точкой «Ролуксы под пять евро».

Старик-антиквар, сухой, как итальянская бреза, встретил нас без сахара:

– Кнопка у меня была, но я её спрятал, – проговорил он, не поднимая глаз от облупленной табуретки.

– Почему? – спросил Боб.

–Устал чинить реальность, – вздохнул старик. – Один пожелал “встретить своего внутреннего ребёнка” – и тот потребовал алименты. Другой захотел “остановить время” – три дня пролежал в супермаркете, пока никто не двигался. А третий попросил “быть в двух местах одновременно” – теперь он наполовину тут, наполовину там; жалуется, что в Италии ему жарко, а дома – одни соседи.

– Где кнопка? – спросил Григорий, которого давно уже не смущала говорящая кошачья логика.

– В кофемолке, – признался старик. – Чтобы хоть кто-то бодрился.

Мы осторожно разобрали кофемолку и достали знакомый маленький чёрный модуль с красной кнопкой. Он лежал в жестяной коробке «Extra Caffe Forte», словно кофеин готов к пробуждению Вселенной.

– Не нажимать и не гладить, – предупредил старик. – Один погладил – и стал видеть цвет настроения всех вокруг. Сказал, ему было тяжело.

– Обещаем, – сказал я, забирая кнопку в рюкзак.

Подводя итоги, я спросил вслух:

– Кто вообще подтолкнул кого-то делать кнопку на желания?

– Видимо, существо, которое жутко разочаровалось в людях, – отозвался Григорий. – Массовая месть… или просто плохое чувство юмора.

Мы вышли из лавки, унося чёрный ключ. В воздухе запахала отчаянная свобода — и чуть-чуть страха.

Позже, когда мы отошли от рынка и спрятались в тенистом сквере за старым собором, где даже голуби шептались, Григорий наконец вытащил артефакт.

Это был крохотный ключ, чернёный, с красной кнопкой. Такой же, что был у меня. Он лежал у него в лапе, как дирижёрская палочка в преддверии симфонии.

— Так-с... пришло время соединения. Матвей, не дыши. Боб, даже не думай что-то фотографировать — тебе всё равно не поверят. А я... я щас буду красивый. — Он стянул сомбреро и аккуратно повесил его на сучок, будто это боевой шлем.

Он положил брелок к нашему брелку — тому самому, что мы называли “администратор”, — и мягко провёл лапой по ребристой поверхности.

Сначала ничего не происходило. Потом воздух над ключами дрогнул, как будто от жара. Послышался щелчок, похожий на звук, когда змея открывает глаз.

И всё изменилось.

На несколько секунд тишина уплотнилась — так, что даже ветер замер. Григорий закрыл глаза, усы у него слегка зашевелились, будто ловили радиосигналы другой цивилизации.

— Контакт установлен, — произнёс он медленно, открывая один глаз. — Ключ принят. Кнопка... поглощена.

Наш артефакт, казавшийся безмолвным, теперь тихо вибрировал. Внутри его круга побежали светлые нити, как молнии, только без звука. Цвета переливались от бирюзового до ржаво-золотого, словно где-то внутри работал вечный калейдоскоп.

— Что теперь? — прошептал я.

— Теперь? — Григорий поправил жилетку. —

Он снова надел сомбреро, вздохнул и добавил:

— Пора валить из этого сквера. Тут пахнет священной угрозой и голубями с дурным прошлым.

***

Телефон зазвонил в самый разгар обсуждения, нужен ли Григорию отдельный паспорт, раз он теперь считается администратором инопланетного устройства. Он уже настаивал, что, мол, в графе "пол" укажет "астральный кот", а в месте рождения напишет «Созвездие Печали», но тут зазвонил мой мобильный. Не номер Пайки, а какой-то странный, с +39, но из какого-то региона, где в коде подозрительно много троек.

— Матвей? — голос был хриплый, с прострелами боли и злобы. — Это я. Пайка. Меня... немного задержали.

— Это как? — я встал, оттолкнув чашку с кофе, которая с характерным «оп» перевернулась на стол.

— Сюрприз. Хотела быть крутой, как в кино. Получилось, как в дешёвом сериале на первом канале.

— Где ты?

— На вилле. Та самая, в Аркоре. Только тут реставрация, как выяснилось, велась не архитектурная, а мафиозная. Меня приняли, как родную, сразу с табуретом по спине. Сказали, что я теперь VIP-гость. Very Injured Person.

— Тебя что, в заложники взяли?

— Да. Да и еще раз Да. Мать твою. До синевы и потерянной самооценки. Один из них — с лицом как у сломанного гнома — позволил позвонить. Сказал: «Звони кому хочешь. Всё равно никто не приедет — они ж тебя не любят». Ты представляешь?! Он думает, что меня никто не любит! Даже я чуть не согласилась. Но потом вспомнила: у меня же есть вы. Вы ж ради меня хоть как-то напрягаете свою магическую прелесть?

— Они чего хотят?

— Выкуп. Или Пугачёву. Я не до конца поняла. Один всё время кричал, что он "не верит в попсу", другой — что его жена фанатка, а третий хотел просто сфоткаться. Короче, бардак. Но они суровые. Фото тебе сейчас пришлют. И не пугайся — это всего лишь грим. Ну… почти.

Пока она говорила, у меня уже пикнул мессенджер. Там — фото. Пайка. Лицо распухшее, глаз подбит, губы — как после дешёвой увеличивающей косметики, но без косметики. На фоне — ободранная комната, обои с цветочками и надпись маркером: «SILVIO FOREVER».

— Я приеду, — сказал я.

— Приезжай не один. И захвати кота. И Бобика. И желательно бронированный тостер — вдруг понадобится.

Она оборвала связь, как будто, с другой стороны, отключили роутер, и в комнате повисла тишина.

Григорий посмотрел на меня с выражением, которое можно было бы назвать "интеллектуальная паника с нотками британского сарказма".